О вчерашнем – сегодня. Мирсай Амир

за кузницей – кладбище. Если о ком-нибудь говорят, что он ушёл за кузницу, это значит, что человек умер.

      Повыше кладбища – русская улица. Мы её ещё называем большой улицей. Потому что она протянулась вдоль большой дороги. Дальше большой улицы – задние улицы. Там, в основном, жили мокши.

      Наши соседи с левой стороны – семья кузнеца Ахмади. Но каменная кузница напротив – не его кузница. Его кузница – в стороне от деревни – на берегу Биргидели, деревянная лачуга. Семья у него большая. С его сыном Габдрахманом мы вместе играли (тот самый мальчик, с которым мы ходили на охоту за зайцем). Когда, бывало, поссоримся, я дразнил его частушками, называя кличкой его отца:

      Девятипалый Ахмади,

      Твой отец не сеял ржи,

      Мать твоя жатву не жала,

      И еды тебе не досталось…

      Хотя они и не сеяли ржи, я лично не считал их бедняками, кузница их казалась мне огромным богатством.

      Вместе с Габдрахманом я частенько ходил к ним в кузницу. С завистью смотрел я, как мастера, брызжа искрами от раскалённого железа, выковывали различные орудия. Если иногда мне поручали покачать мехом воздух в горн, я считал это для себя большим удовольствием и счастьем. А Габдрахману это счастье достаётся каждый день, но он, казалось, и не ценил этого. А так он был очень шустрый, сообразительный мальчик. Когда ему доводилось оставаться в кузнице одному, он мастерил из старых поломанных кос такие вещи, как кресала, ножи, даже складные ножички делал. Вдобавок он, хотя и был моим ровесником, хорошо знал по-русски, и свободно говорил на языке мокши. Впрочем, на его месте, может быть, я тоже знал бы. Ведь он, поскольку проводит в этой кузнице, можно сказать, круглый год (и зиму, и лето), встречается там с пришедшими вместе с отцами разными мальчишками – русскими, мокшей, чувашами, почти каждый день играет с ними, разговаривает. А наши встречи с русскими ребятами только из того и состоят, чтобы издали бросать друг в друга камнями.

      О моём друге детства Габдрахмане придётся ещё вспомнить в дальнейшем. Думаю, что я не смогу не написать о трагедии этого краснощёкого, быстрого, проворного мальчишки – трагедии, оставившей в моём сердце вовеки незабываемую рану. А пока мне хочется вспомнить только одну нашу совместную шалость.

      Мы залезли в огород. И в чей огород? Муэдзина! Дом муэдзина напротив самой мечети, на противоположной нам стороне улицы. Их огороды выходят в переулок, где кладбище. Спустились мы по этому переулку и тихонько подошли к огороду. Вечерело. Вокруг – глубокая тишина. Из-за домов, огородов доносится звук азана к предвечернему намазу. Для нас это – не азан, а сигнал, признак того, что муэдзина нет дома… Габдрахман пробрался через плетень в огород. Я, оберегая это наше опасное дело от недобрых глаз, остался с наружной стороны. Откуда-то появилась девочка. Красивенькая, умненькая, по имени Карима. Идёт, погоняя телёнка. Прошла мимо, потупив глаза. Как будто даже и не заметила меня. Я подумал, что она не опасный человек. Оказывается, увидела. И когда только успела наябедничать! Наверное,