Разграбленный город. Оливия Мэннинг

что она поощряла его, а потом отвергла. Возможно, так и было. Они молча прошли под каштанами, обходя крестьян, которые устроились здесь на ночь, и повернули на дорожку под благоухающими деревьями. Прохладный влажный воздух расцвечивали ароматы невидимых цветов.

      Чтобы разговорить Кларенса, она спросила, много ли у него работы, хотя знала, что ее крайне мало.

      – Нет, – мрачно ответил он и надолго умолк. – Я вообще не знаю, что здесь делаю. С самого Дюнкерка Бюро словно замерло. Инчкейпу всё равно, конечно. Он мало этим занимался. Что нам было пропагандировать, кроме эвакуации с Нормандских островов и потери Европы?

      Он горько рассмеялся.

      – А как поляки?

      – Практически все уехали. Я сам лишил себя работы.

      – Так почему бы вам не вернуться в университет? Гаю нужна помощь.

      Кларенс вздохнул. Она легко могла представить выражение виноватой тоски на его лице.

      – Ненавижу преподавать. А со студентами мне скучно до зевоты.

      – Так что вы будете делать?

      – Не знаю. Попробую заняться дешифровкой в Миссии.

      – Я думала, вы презираете Миссию и всех ее сотрудников.

      – Надо же чем-то заняться.

      Шагая по узкой дорожке, Кларенс старательно выдерживал дистанцию между ними, неубедительно изображая отчуждение. Гарриет так хотелось отвлечься хоть чем-то, что она готова была первой сделать шаг навстречу, однако она сдержалась. Такой романтик, как он, никогда не удовлетворился бы банальной дружбой, которую единственную она могла ему предложить.

      Они подходили к воротам. С дороги уже доносился шум. Кларенс замедлил шаг. Теперь, когда он наконец заговорил, ему не хотелось покидать безопасное пристанище и выходить на улицу, где все вечно толкаются и перебивают.

      Он вновь вздохнул, повторил: «Не знаю!» – и принялся блуждать по метафизическим эмпиреям, где обитали самобичевание и самоуничижение.

      – Насколько проще, должно быть, живется, если в человеке есть та крохотная мелочь, которая делает его скорее маниакальным, нежели депрессивным!

      – Вы думаете, всё дело в химии?

      – Разве нет? Что мы такое, как не простое сочетание элементов?

      – Нечто большее, на мой взгляд.

      Не желая оставлять частную тему ради общей, он продолжал:

      – Правда кроется в том, что я всю жизнь чем-то недоволен. От этого я и умру. Впрочем, я уже умираю. Когда уходит желание жить – это начало смерти.

      – Все мы умираем, – нетерпеливо бросила Гарриет.

      – Некоторые очень даже живы – посмотрите хотя бы на Гая.

      Они оба взглянули на Гая, белая рубашка которого мелькала где-то впереди. До них донесся его голос. Он оседлал любимого конька: страдания крестьян, страдания всего мира. Страдания, которые продолжатся и после того, как не станет самого Гая, подумала Гарриет. Услышав слово «Россия», она улыбнулась.

      Кларенс тоже услышал его и неодобрительно спросил, словно раньше никогда не думал об этом:

      – А