Золотой раб. Пол Андерсон

мы будем держать тебя здесь в звании телохранителя, – решила Корделия. – Он редко приезжает в это поместье. Если он приедет, ты сможешь уехать куда-нибудь. Понимаешь, это может занять несколько месяцев. Я должна повлиять на отца и остальных, прежде чем смогу развестись с ним. Я постараюсь попасть под покровительство какого-нибудь влиятельного мужчины. И, конечно, ты пойдешь со мной. – Медленная жестокая улыбка приподняла уголки ее губ. – Я сама буду управлять своим следующим хозяйством. Какой-нибудь сенатор, дряхлый и слабоумный от старости, но очень богатый. Тогда тебя можно будет привезти в Рим, Геркулес. Ты будешь богат… у тебя будет много твоих рабов. Тебя можно будет даже освободить, если ты решишь, что смена названия имеет какое-то значение. – Она растаяла рядом с ним. – Если же нет, то ты все равно свободен у меня.

      Он снова обнял ее. Она дрожала в его объятиях, а он думал, насколько ее слова были реальны, а насколько вызваны животными страстями этой ночи.

      Он снова подождал, пока она отдохнула, снова выпила и вернулась к нему в бронзовую кровать. Потом, когда лежал, запутавшись в ее волосах, спросил – для этого потребовалось не меньше храбрости, чем нападение на ряды римлян:

      – Когда ты сможешь освободить мою жену?

      Она отскочила от него, плюясь, как кошка.

      – Как ты смеешь! – крикнула она.

      Эодан сел и сказал, улыбаясь в соответствии со своим планом:

      – Я никогда… не забываю… друзей… даже ее. Нельзя ли ее выкупить или как-то освободить?

      Корделия помолчала. На ее лице появилось сосредоточенное выражение, которое он видел и раньше.

      – Ты считаешь эту свою кобылу-производительницу только другом? – спросила она.

      Эодан глотнул. Он не мог ответить, только кивнул.

      – Тогда забудь о ней, как тебе придется забыть обо всем кимврском, – холодно сказала она. – Я не позволю, чтобы у Флавия появились подозрения из-за этой коровы, с которой он спит всю зиму. Пусть продаст ее в бордель, когда она ему наскучит. Он уже со многими так поступил.

      Сквозь тьму в глазах и гудение в голове Эодан видел, как она стоит, пригнувшись, готовая уйти от его ярости и позвать на помощь. Оба не шевелились. Наконец она прошла мимо него, легла на кровать и подозвала его, как собаку.

      И он пришел. Ему ничего иного не оставалось, кроме как умереть.

      На рассвете Корделия сонно сказала:

      – Я прощаю тебя, Геркулес. Мы забудем сказанное из-за сделанного после этого.

      Он заставил себя коснуться ее губами.

      – Доброй ночи, – рассмеялась она. – Или уже доброго утра?

      Он подождал, пока она уснет – в бесцветном безжалостном предрассветном сумраке она выглядела неряшливой грудой, потом надел тунику и выбрался из комнаты. Он чувствовал необходимость принять ванну, и, да, он возьмет лошадь и будет много миль скакать по холмам. Он был пуст и страшно устал, но спать не хотел. Даже когда его связывали у фургонов, он не чувствовал себя таким одиноким.

      – Эодан.

      Он