Золотой раб. Пол Андерсон

в ее неожиданных поездках по местности, организовывал охоту в лесу, чтобы она могла смотреть, иногда боролся в спортивных матчах с самыми сильными и смелыми рабами из этого и соседних поместий. Несколько раз она даже отправляла его с поручениями на два-три дня, например, в город за какими-нибудь припасами. Он думал использовать эти возможности для бегства, но нет, он слишком плохо знает Италию, его точно поймают и убьют. Ждать, тщательно планировать или даже завоевать свободу для себя и Викки в этом римском мире. Это возможно, если набраться терпения…Тем временем одинокие поездки на чистокровных лошадях по подернутым дымкой полям или по лесам, где живут только дриады и углежоги, были для него даром, почти свободой.

      Сейчас он возвращался с одной из таких поездок. Ехал быстрым, поглощающим мили шагом, успокаивали стук копыт и скрип седла, ветер в лицо приносил чистый летний запах его лошади. Он богато одет; его туника, плащ и сапоги простого покроя и приглушенных цветов, но ему нравилось чувственное ощущение ткани. Волосы его пригладил легкий ветер, и он сидел прямо, как копейщик; и, когда увидел виллу, темную на фоне розового и золотого закатного неба, едва не издал кимврский клич. Все-таки – Корделия! Он сдержал лошадь и улыбнулся, потом пустил ее галопом, и они со звоном и фырканьем въехали на задний двор.

      – Хей-а!

      Эодан спрыгнул на плиты двора, бросил узду конюху и быстро пошел к воротам в сад. Кратчайший путь в атриум через розы.

      Проходя через их аромат, он остановился. Фрина была в саду одна, рвала ранние цветы. Над ее головой далеко вздымалось ослепительное бронзовое облако, небо за ним приняло цвет ее глаз.

      – Приветствую, – сказал он.

      Она распрямилась. Простая белая стола падала строгими складками, но не могла скрыть ее оленье изящество. У нее нет изобилия Корделии, и она почти не трогает его сердце, но он понял, что никогда не думал о ней просто как мужчина, как об еще одной привлекательной малышке.

      Ее лицо – мягкие линии и несколько дерзких, почти лихих углов – застыло. Она повернулась, словно собралась уходить, но набралась решимости и продолжила работу, не обращая на него внимания.

      Он не понимал, в чем дело – может, его короткая поездка дала ей время поразмыслить, но подошел к ней и сказал:

      – Фрина, если я тебя обидел, как я могу искупить вину, если ты мне не скажешь, в чем дело?

      Она стояла к нему спиной, наклонив голову. Он увидел, что под мягкими локонами черных волос ее шея почти детская. Почему это наполнило его нежностью. Она сказала, очень тихо, так что он с трудом расслышал:

      – Ты меня не обидел.

      – Тогда почему ты меня сторонишься? Когда я, проходя, здороваюсь с тобой, ты никогда не отвечаешь. Ты неделями не говоришь мне ни слова.

      Голос ее стал чуть громче, но он дрожал.

      – Ну, некоторым женщинам приятно, когда ты их лапаешь. Я не из их числа!

      Эодан почувствовал, что краснеет, как небо на западе. Он неловко ответил:

      – Почему ты не даешь мне возможности объясниться? Я