Мой лучший друг – брассист. Марина Тмин

какими бы реалистичными они ни были, не сбываются. Не потому, что мы прикладываем недостаточно усилий, и уж, конечно же, не потому, что не заслуживаем того, чтобы все в жизни наладилось. Просто иногда наступает черная полоса, от которой не убежать одним усилием воли, судьба испытывает нас на прочность, и то, что казалось таким обнадеживающим вчера, сегодня становится угнетающим и беспросветным. И до чего трудно в такие дни сохранять и поддерживать в сердце огонек надежды, не давая ему затухнуть. Особенно непросто это, когда тебе вот-вот исполнится пятнадцать, и кажется, что рушится весь привычный уклад, самые прочные столпы, на которых держалось все твое прежнее существование.

      Откуда было знать Катерине, до этого не ведавшей ни сильных обид, ни жестоких разочарований, что любая боль – временна? Кто может объяснить ребенку, что все проходит, и вслед за тьмой на земле обязательно воцаряется свет? Все – циклично, все повторяется, и утихают пожары в груди, и возвращается вера в себя, и жить становится так чудесно, что спустя некоторое время ты улыбаешься прежним расстройствам, и недоумеваешь, как же они могли взять верх.

      Невозможно строго судить подростка, напуганного, одинокого, которому кажется, что все внезапно озлобились, огрубели, и никому нет дела до его переживаний.

      Катерина печалилась все сильнее день ото дня, недосыпала, начала меньше есть, отчего внимание ее рассеивалось все сильнее, а тело то и дело подводило, став совершенно непослушным. Чем ближе подступал решающий день, тем требовательнее становилась тренерша, тем больше плакала и пугалась Катерина, утратившая поддержку со стороны друзей, одинокая, измученная, сомневающаяся в себе.

      Прежде ей никогда не доводилось сталкиваться с таким равнодушием. Обычно все вокруг относились к ней хорошо или хотя бы сносно. Но никогда еще не делали вид, что ее не существует. Пускай бы Меньшов и Гиреев продолжали над ней подшучивать, пытаться задеть, это было привычно, и снести подобное отношение проще, нежели смиряться с каким-то негласно объявленным бойкотом. На каждой тренировке, останавливаясь, чтобы передохнуть, Катерина мечтала, что кто-нибудь обратится к ней. То и дело она сама пыталась завязать разговор, но окружающие словно оглохли. Во время разминки каждый старался отсесть или отойти подальше, парни что-то обсуждали, смеялись, а ей оставалось только проглатывать эту обиду. Валентина Георгиевна ничего не замечала, а если и видела, что девушке тяжело, то оставалась безучастна. Отношения в группе, в общем-то, не ее проблемы. Плавание – не командный спорт. Важен каждый участник по отдельности.

      – Кучкова, ноги подключай! Ты похожа на вареную сосиску, которую уносит течением. Кто за тебя будет плыть на соревнованиях? Волкова в купальник нарядим? Он и то лучше проплывет!

      – Я стараюсь, Валентина Георгиевна, честное слово, – возражала Катерина, захлебываясь слезами.

      – Что мне с твоего честного слова? На нем далеко не уплывешь! Работай, Кучкова.