Балканский венец. Том I. Вук Задунайский

принимаешь да потчуешь, а я низкий пес. Негоже тебе с такими якшаться да чашу заздравную поднимать.

      – Негоже, говоришь? С кем хочу, с тем и якшаюсь. Я князь – мне и решать. Что чужак? Он предать не может. Хуже всех – брат, ударивший в спину. С ним по мерзости ни один пес не сравнится. Ответь же, чужестранец, как имя твое?

      – Зачем тебе, светлый князь?

      – Знать буду, кому жизнью обязан.

      – Баязидом кличут. Иметь у нас такое имя – все равно что не иметь его вовсе. А твое имя как, светлый князь?

      – Милошем нарекли при рождении – даром что и у нас Милошей предостаточно. Ответь, Баязид, а отчего ты меня князем называешь? На лбу у меня это, что ли, написано?

      – На лбу не написано, а сапоги на тебе алые, одежды твои богатые, золотом шиты…

      – Так в Будве любой конокрад злата на себя понавесит – пока не выловят да не высекут. Царь наш Милутин сказал давным-давно, что муж должен надевать на себя столько золота, сколько снести сможет, – вот и надевают люди неразумные.

      – Меч при тебе острый, князь, каменьями самоцветными украшенный…

      – Так, может, сотник я? Аль юнак при витязе знатном?

      – О нет, князь. Мой глаз не обманешь. У тебя прямая спина и гордый взор. Волосы у тебя слишком светлы, глаза – слишком ясны. Ты князь, пришедший с севера. Про таких говорят в народе, что у них кровь другого цвета, нежели у простых людей. Теперь вижу я – не врет народ, правду говорит. Я пью за твое здравие, светлый князь.

      – И за твое, Баязид.

      Подняли они чаши серебряные да опорожнили их. Вновь подняли и вновь опорожнили. Чем не побратимы? А луна меж тем поднялась на небо. Закончилась шливовица в кувшине, тащит корчмарь другой. Загрустил с чего-то князь Милош. Спрашивает его чужестранец:

      – Чего закручинился, светлый князь? Вижу я – грусть-тоска тебя снедает?

      – Никому бы не сказал, а тебе скажу – нравишься ты мне. Был у меня брат. Был – да сплыл. Почитай что и нет его боле. Предать меня он замыслил – а от мысли до дела один шаг неверный. Скорблю я по дружбе порушенной.

      – Эх, светлый князь, – Баязид ответствует, – мне ли не понять тебя! Ведь и мой старший брат замышляет убить меня – только и жду я коварного удара его. По обычаям нашим младший брат – и не брат вовсе, а так, отродье шайтаново. Никто не ранит нас так сильно, как братья наши.

      – Дело говоришь, Баязид. Только скажи-ка, за что хотели тебя повесить на площади? Ты и вправду лазутчик?

      – Похож я на лазутчика, светлый князь?

      – Нисколько. Лазутчика не увидишь и не услышишь – а тебя видно сразу. Тогда колдун?

      – Лекарь я. Вот зелья мои, яды.

      – На что тебе эти бесовские снадобья?

      – Эх, князь! Яд – это оружие, как и меч твой. Он может не только брать, но и возвращать жизнь. Разве не обнажал ты меч за дело правое?

      – Думал я, что лекари только сперва лечат, а потом – убивают.

      – Не таков я, князь. Я сперва убиваю, а потом – лечу.

      Засмеялся князь:

      – Хоть и змей ты, а по нраву мне!

      Хороши ночи в Будве. Сидят князь Београдский и бродяга заезжий в корчме до звезды утренней, выходят в обнимку, как пьянчуги заядлые,