Муж-озеро. Ирина Андрианова

из-за рюкзаков, ловила взглядом его очертания, вбирала в себя и, словно подзарядившись новыми силами, бодро шла дальше. Спустились сумерки, и вереница рюкзаков превратилась в цепочку зажженных фонариков, со скрипом ползущих в темноте. Иона она больше не видела, но знала, что он рядом. Она слышала его смех, жадно ловила короткие шутливые реплики, без труда вычленяя их из вороха чужих слов. И она верила: что бы ни случилось потом, он навсегда останется с нею – там, на перевале, в памяти.

      Шатер ставили уже в ночи и наспех. Видимо, Ион успел сказать руководителю на ушко, что Танюшу лучше сегодня не трогать и поскорей уложить спать. Серега в связи с этим выделил в помощь женской «шатровой команде», куда входила Танюша, дополнительное усиление – Петю. Вчетвером они управились быстрее. К тому же, то и дело около шатра чудесным образом возникал Ион и тоже помогал – то подвязывал веревку, то прикапывал снегом стенки. Потом он так же неожиданно возникал и в других местах – то на валке сушины, то на пилке бревен, то на колке дров – и всякий раз кстати. Казалось, в лагере отовсюду слышится его смех, звучат шутки, стучит топор, визжит пила. Он одновременно помогал с готовкой, выкапывал в снегу рвы-дорожки, чтобы удобнее было ходить, выстилал дно шатра пенковыми ковриками, крепил тент и делал еще с десяток других мелких дел – все одинаково споро и ловко. Он все умел, все знал, все у него получалось; но при этом он не забывал простодушно хихикать, чтобы товарищи, не дай Бог, не заметили его превосходства. Он словно бы старался максимально сбить себе цену, унизиться до уровня доброго смешного простачка – и очень радовался, если это удавалось. За полчаса он успел починить Мишане крепление, выправить погнутый котел, а потом, когда у костра вдруг (по непонятной причине) возник интеллектуальный спор о Пол Поте, он, забывшись, тут же вкратце пересказал основные вехи вьетнамо-камбоджийской войны, причем с легкостью выдал десятка с два имен генералов и географических названий, которые невозможно было не то что запомнить, но даже выговорить. С опозданием заметив, что увлекся – его слушали в удивленно-почтительном молчании – Ион тут же ввернул какую-то шутку, потом случайно уронил кружку, шлепнулся сам, вымазался в саже – короче, сумел вернуть своей персоне ту несерьезность, которую так старательно оберегал. У костра стоял дружный хохот, которого в серегиных походах давно уже не случалось. Вечерняя культурная программа в их группе сводилась к чинному исполнению бардовских песен в тематическом диапазоне Визбор-Щербаков (последний тоже почему-то был традиционным автором у походной публики), прослушивать которые надлежало с задумчивым видом. Ион по случайности порвал и эту традицию: когда в концерте Сереги и Игорька возник перерыв, и слушатели, узнав, что он тоже «немножко бренчит», сунули ему гитару, он, не задумываясь, спел упоительно-хипповскую «Хи кам зе сан» Харрисона. Девушки радостно завопили, Петя одобрительно захлопал, прося «еще чего-нибудь битловского», Мишаня уважительно сказал «ничё так». Но Серега, которому