Призрак прекрасной дамы. Елена Жукова

но, если присмотреться, становилась очевидной её мерцающая полупрозрачность.

      Матюху парализовало ужасом. Пока, выпучив глаза, он старался осознать и объяснить себе происходившее, бабка ехидным тоном прошелестела:

      – Ну что, очнулись, сударь? А вы пылкий юноша. Признаюсь, я уже давно не имела такого удовольствия. C'était délicieux!1

      «Я сплю? – спросил себя Назимов. И с уверенностью, которой, на самом деле, не испытывал, ответил. – Стопроцентов сплю! Надо скорее проснуться».

      Он помотал головой, словно хотел вытрясти из черепа ночной кошмар, несколько раз усиленно моргнул, надеясь, что видение исчезнет само собой. Но старуха никуда не делась. Глядя на Матюхины гримасы, она прыснула и заколыхалась в мелком рассыпчатом смехе. А отсмеявшись, утёрла кружевным платочком выступившие на глаза слёзы и церемонно произнесла:

      – Вынуждена огорчить вас, милостивый государь. Но я – не сон.

      До сих пор Назимов считал себя упёртым материалистом. Он не верил ни в бессмертие, ни в загробную жизнь, ни в воскресение. Погибшая мама не воскресла; она даже ни разу не явилась ему ни призраком, ни сновидением – хотя по первости Матюха надеялся и ждал.

      Он до сих пор с болезненной отчетливостью вспоминал, как деревянный ящик с мамой опускали в глубокую яму, где на краю высилась неопрятная куча рыжей комковатой земли. Помнил свой аццкий ужас: родное тело, которое ещё недавно было тёплым и отзывчивым, наскоро, кое-как закидали чёрствой бесплодной глиной. А потом заровняли холм лопатами и воткнули сверху крест – как свечку в кулич. Мать ушла под землю и там истлела, распалась на молекулы и атомы. И хотя Татка настойчиво убеждала Матюшу, что мамина душа смотрит с небес, любит его и гордится, он не верил. Не было никакой души! Вместе с телом умерли любовь, мысли, чувства, память, голос – всё, что он называл «мамой».

      Эта несправедливая смерть была доказательством того, что жизнь конечна. Там, за гробом, расстилалась пустота. Ну и хрен с ней, так даже лучше! Получалось, что человеку отпущено аццки мало времени. И надо было потратить его на что-то стоящее – от чего стартовало в гонке сердце, и кровь обогащалась адреналином. Так Зима и жил. А тут вдруг – оп-пачки! – привет вам с того света! Неизвестно как нарисовавшаяся призрачная старуха опровергала всё то, во что он верил, и, самое главное, не верил.

      Назимов принялся лихорадочно перебирать всё произошедшее с ним накануне: что пил, что ел? Могло ли случиться, чтобы кто-то из питерских шутников сыпанул в стакан химии? Типа Четырёхглазого, который весь вечер тёрся рядом. И вот вам сюрприз: так вставило, что Матвей чуть не кончил в пубертатном сне со всеми зачётными подробностями. А теперь явился аццкий глюк – ехидная старая карга, что намертво приклеилась к стулу и не желала исчезать.

      Что в таких случаях делают? Звонят в скорую? Нет, стрёмно – в психушку могут забрать. Наколют нейролептиками – потом доказывай, что был когда-то нормальным.

      – Походу, я отравился, –

1

Это было восхитительно!