Песня любви Хрустального Паука. Часть II. Книги Юга. Кирилл Баранов

бы ваша беда могла решиться такой суммой, которую можно заработать – она не была бы бедой.

      Джэйгэ исподлобья глянул на демоницу, но увидел только скелетов за ее спиной.

      Кюимеи выпила еще бокал и еще придвинулась к Сардану. Музыкант покраснел от внимания.

      – Мне кажется, эта женщина к вам неравнодушна, – сказала Шантари.

      – Она любит своего песика, – съязвила Ашаяти. – Видела бы ты, как он за ней ухаживал, когда она валялась без сознания….

      Кюимеи пьяно улыбнулась. Ашаяти заглянула в кувшин с вином.

      – У тебя одно вино? – огорчилась она. – Есть что-нибудь горячее? В Ооюте был хороший грибной чай.

      – О, я читала про него, – оживилась демоница. – Говорят, кружки три или четыре – и всё вокруг цветет, и всё вокруг танцует, и зайчики поют серенады, и петухи ведут кадриль, всё сияет самоцветами добра, и вдруг просыпаешься без штанов в каком-то непонятном месте…

      – Это ты какую-то свою порнографию читала.

      – Ты просто, кажется, не пила трех кружек.

      – В Ооюте и на одной разориться можно. Там горячая еда стоит как золотой меч.

      – Зато мои горячие объятия бесплатны.

      – Потому что никто не станет платить за то, что никому не нужно.

      Шантари улыбнулась, а Джэйгэ выпил бокал вина и вонзился ногтями в стол. Потом одернул себя, но ненадолго. Взвинченный весь, он схватил со стола нож, покрутил между пальцами, потом сжал в кулаке и согнул лезвие. Демоница и остальные молча уставились на почтальона. В комнате вздрогнуло и заволновалось пламя свечей. Потемнел воздух, а под потолком зашевелилось дымное покрывало. Шантари покосилась на музыканта, а тот напряженно вслушивался в тишину.

      Отворилась дверь, и в комнату протиснулся мокрый от дождя скелет.

      – Нашли ее, – сказал он.

      15

      Роскошная карета, отделанная красноватым в свете фонарей золотом, пробиралась по волнующимся в поисках развлечений улицам Чауянати, проталкивалась, окруженная отрядом скелетов, сквозь толпы прожигателей жизни и состояний. Ашаяти фыркала и презрительно оглядывала из окошка неутомимую орду гуляк и господ, чрезмерно оживленных модниц и потных от жары зазывал, хохочущих без повода юнцов и брюзгливых толстяков. Ряженые в смешные наряды слуги таскали изнеженных хозяев на спинах и руках, другие на четвереньках возили господских детей, и те дергали несчастных за волосы, как лошадей за поводки.

      Улица пищала крысой, и от бесконечного визга Ашаяти невольно сжимала рукояти своих мечей, будто одним хорошим ударом можно было вернуть тишину. Сжимал кинжалы и Джэйгэ, глаза которого на всякий случай замотали шарфом. Сжимал беспокойно и нетерпеливо. И с некоторым страхом. На плече его висел лук, а у бедра – короткий изогнутый меч. Кюимеи обнимала тангыыр и зло глядела на толпу в окнах, на нищих, запряженных в повозки вместо коней, на цветастые от татуировок лица важных толстосумов на лавочках. Татуировки, впрочем, были и у бедняков, но всегда одноцветные.

      Джэйгэ скреб пальцами стенку кареты.

      Показалась Аривади,