Театр тающих теней. Конец эпохи. Елена Афанасьева

ты про семьдесят лет сказал, Савва? Когда все гадали, сколько эта смута продлится.

      – Услышал.

      – Что услышал? Откуда?

      – Не знаю. Услышал.

      Откуда услышал, если никто в гостиной тогда ничего подобного произнести не мог? Мать говорит про Савву «не от мира сего». А если не от мира «сего», то от мира какого?

      Или он услышал там, где прорицательница берет свои предсказания, и где она сама прежде брала свои стихи. Слышала. Не сочиняла – слышала, едва успевая записать.

      Отчего такая тревога возникает внутри?

      И еще эта «Аврора» никак из ума не идет.

      И Саввины слова про семьдесят лет.

      А если спросить? Задать вопрос мирозданию?

      Нет здесь прорицательницы из Коломны с ее странными картами звезд и неба и с безмолвно шуршащей птицей.

      Но есть еще один способ заглянуть в будущее. Опаливший ее душу однажды.

      Способ есть. Но снова решиться на такое невозможно.

      Но невозможно и не решиться.

      Отчего такая тревога внутри?

      Под знаком волка

Анна. Крым. Декабрь 1917 года

      В ту осень к ним прибился волчонок.

      Тощий. Маленький. Едва живой – кости, обтянутые кожей. Весь в крови. И впившихся в кожу паразитах.

      Девочки выезжали из имения на своих пони, когда заметили «бедную больную собачку». Катание на пони было забыто. Гувернантка пыталась, запретить: «Блохи! Опарыши! Не смейте в руки брать!» На руки брать не решились. Побежали в дом, просить скорее «бедную больную собачку» спасти.

      Анна идет за ними к воротам, где управляющий Франц Карлович уже распекает работников за «блохастого волка» и велит «эту гадость» из имения «немедля выбросить вон».

      «Эта гадость» едва дышит. Но шипит и скалит зубы, как может.

      Работники вооружились вилами и сеткой, чтобы, загнав звереныша, оттащить подальше в предгорный лесок. А там и загонять нечего, до заката издохнет сам – в чем жизнь теплится, не понять.

      Кости. Кожа. Кровь.

      И глаза.

      Даже не думала, что у волков такие глаза.

      Или не у всех волков, а у одного волка.

      Позже верстах в трех от имения находят убитую волчицу и двух дохлых волчат. А этот, подстреленный, не издох сразу, чудом сумел до людей доползти.

      На нагноившейся ране кишат слепни и паразиты. И весь этот комок крови, грязи и боли, к радости девочек и к ужасу гувернантки, Анна несет в дом. Несет, догадываясь, что теперь скажут мать и муж.

      Но, к изумлению Анны, муж за волчонка заступается.

      – За доктором надобно послать.

      И мать как-то странно глядит на грязный комок, потом на зятя и распоряжается послать за ветеринаром, а пока велит Марфуше несчастного от крови обтереть и всех паразитов из него пинцетом достать.

      Марфуша вполголоса, чтобы не слышала хозяйка, бурчит, что не для того в благородный дом в горничные нанималась, чтобы паразитов из блохастых волков, которые вот-вот подохнут, вытаскивать. Но ослушаться не решается.

      Идет наверх в спальню