Несчастливые люди. Алексей Петрович Бородкин

тоже так думаю! – согласился Полубесок. – Возьмём Афину, вообрази себе яркий персонаж! Женщина! Фемина! Во всех смыслах приличной наружности. Завистливой…. в смысле, вызывающей зависть. А характер – стервозный.

      – А какая баба не стервозна? – взвился Николай Дмитриевич. – Нет, ты назови! ты встречал такую? Вообрази, моя…

      Полубесок перебил:

      – Не тарахти, бесхозный, слушай ухом! Мы не столица, допускаю. Славы маловато, касса – пшик! И не Париж, знаешь, тоже, будь он неладен… но ведь не хлебом единым! Она в театре прима! Режиссёры столичные ноги моют и воду пьют! Что ещё нужно для счастья?

      – Не знаю, – ответил Николай Дмитриевич. – Сам задаюсь таким вопросом.

      – И я не знаю…

      В дверях, Николай Дмитриевич протянул для рукопожатия руку, Полубесок пожал её без энтузиазма, гуляя взглядом по сторонам, будто расстроился.

      Тогда Николай Дмитриевич, чувствуя этот холодок, осторожно попросил:

      – Ты это… не держи зла… я ж не хотел обидеть.

      – Ступай с миром.

      – Ещё один вопрос… самый последний. Кто знал, что ты билет надписал? В смысле, таблицу?

      – Все знали, – Полубесок удивился. – Я ж не скрывал. И Федька видел, и Пахель… а Павлик просто догадался… у него работа такая обо всём догадываться.

      – Он на автомойке работает, верно?

      – В химчистке, – поправил Полубесок. – Ему пять лет светит, как нам с тобой солнце. Под следствием он, и подписку давал… ан, живёт себе, припеваючи… что значит, позитивный человечек. Учись, дядя. А Афине не верь. Не верь. Ты же пойдёшь к ней, верно я разумею? Она тебя в дугу согнёт в два счёта. Станет про ум говорить – не верь. И про правое сердце – брехня! Я видел её рентгеновские снимки – обычная баба…

      ***

      Надвинулись сумерки, городской народец потихоньку засуетился. Троллейбусы и автобусы не казались более пустыми спичечными коробками. Наступало время, которого Николай Дмитриевич категорически не любил: зима, истоптанный грязный снег… в небесах провисла серая половая тряпка…

      Справедливости ради, в районе бывают точно такие же дни… но там тряпка остаётся тряпкой, снежная жижа под ногами – всего лишь жижа… и "ничего подобного". И если бабка движется в магазин вдоль дороги, то это просто бабка… старуха без малейшего апломба.

      В городе в серый кисель сумерек всякий вечер опускают цветные лампочки – гирлянды, огоньки афиш, витрины магазинов. Машины начинают светиться фарами… Но всем этим ярким светлячкам требуется время… и неожиданная помощь ночи: ночь убивает серость, в её угольном контрасте гирлянды начинают смотреться нахально.

      Нахальство Николай Дмитриевич любил:

      "Нахальный человек живёт, и умирает", – говорил он.

      "И в чём разница? – уточняли коллеги. – Естественный путь".

      "Путь-то естественный, – откликался Николай Дмитриевич. – Качество разное: живёт энергично, умирает легко".

      Перед театром стояла ёлка. Николай Дмитриевич механически отметил её высоту – метров в шесть или восемь –