Несчастливые люди. Алексей Петрович Бородкин

ему лицо… смех, да и только.

      – Кто такой Пахель, – вопросил Николай Дмитриевич.

      – Ну, Пахель… – Полубесок несколько раз сжал и разжал кулак на вытянутой руке, словно сдавливая в нём губку или жменю незрелого сыра. – Как тебе объяснить… Индир Пахель – он везде. И всегда. Он нужен для удовольствия и размножения, неизбывен, как вши. Он работает на телевидении. У него стереофонический магнитофон и свежие записи.

      Вверху что-то лязгнуло, крепко и массивно, будто проломилась кровля… потом по заиндевевшей шкуре затылка прокатился комок – громкий и колкий… жгучий, словно крапива… Николай Дмитриевич инстинктивно втянул голову в плечи и пригнулся, поглядывая в потолок. Полубесок успокоил, сказал, что опасности нет, что это с антенны оторвался кусок льда и покатился по крыше:

      – Металлом крытая, – усмехнулся. – Медь и сталь. Позапрошлый надёжный век.

      В полусекундной паузе, художник ещё раз стрельнул зрачками на картину, сказал, что гость его утомил:

      – Тебе не пора домой, дядя? Ты назойлив.

      – Я уйду, – обещал Николай Дмитриевич. – Только расскажи по билет. Просто расскажи, чтобы я знал. Правду расскажи.

      – Ах, ты боже мой! – огорчился Полубесок, опять закудахтал по карманам в поисках курева. – Я ж тебе уже говорил. Это шутка. Аркашка напился, лапал девчонок за талии. Как раз пришел Генка Легкоступов с полиграфкомбината, принёс кипу газет. Аркадий выкрикнул, что всех нас удивит, сказал, что у него лотерейный билет на десять тысяч.

      – Допустим.

      – Не перебивай— Полубесок погрозил пальцем. – Нервируешь.

      Продолжил:

      – В "Известиях" напечатали таблицу. Я взял у Аркашки его лотерейку, а самого отправил танцевать.

      – Становится интересно.

      – Ещё бы! – огрызнулся Полубесок. – Дальше не ухватываешь?

      – Нет.

      – Тогда поясняю. Лотерейный билет оканчивался на две восьмёрки. У Аркашки, понимаешь? Две восьмёрки! А в газете пропечатали две тройки. Оцени кульбит рока, насмешку судьбы!

      – И что?

      Полубесок выпил через край остатки бульона из кастрюльки. С тоской осмотрелся по сторонам.

      – Вот не люблю я говорить людям грубости, дядя, но ты тупой. Унизительно тупой! Я взял перо и подправил! Чего же проще? Чего же боле, как говорил Пушкин. Из троек смастырил восьмёрки!

      Николай Дмитриевич сказал, что такое невозможно.

      – Невозможно? – художник усмехнулся. – Да, запросто. Я пять лет в театре афиши рисовал. Без линейки и без опоры нарисую тебе прямую линию – в струну! Без задоринки. Рука тверда, и танки наши быстры.

      – А зачем?

      – Ты про билет?

      – Ага.

      – Философские вопросы задаёшь! Во-первых, я пошутить хотел. Обрадовать. Взбодрить публику. Десять тысяч рублей всегда выглядят победоносно, согласись… и даже, если ты проигрался в пух на десять тысяч.

      – Сомнительно. А во-вторых?

      – Во-вторых?..

      Полубесок вытряхнул из пакета горсть мёрзлых ягод – они бойко разбежались по столу. Одну из них художник поймал и приплюснул…