История Дэвида Л. Кауфа, увиденная им самим. Иннокентий А. Сергеев

при ярком свете, другие – в полумраке, третьи – вовсе в кромешной темноте.

      Вот возьму и зажгу сияние в небе, то-то все задёргаются.

      Зажигалка гореть не хочет, дура. Надоело. Всё!

      Всё, не могу больше, надоело молчать, лгать, сдерживаться, не могу больше, надоело!

      – Ну, скажи.

      – Сволочи вы все!!!

      Сколько ни кутайся в шубу, всё равно продует, и не заметишь, как. Вот и сидишь в ванной, а вылезешь – смерть.

      Так и сидишь, а вода остывает. Дура!

      Эпизод №14

      Кот пушистый потерянно бродит по дворцу, мяучит жалобно, вытирает слёзы с мордочки, слизывает, зовёт Королеву вернуться.

      Вокруг озабоченные люди, никто не замечает его. Они наступают ему на лапы, на хвост, спотыкаются и, ругнувшись, спешат дальше.

      Люстры огромными каплями застыли на потолках.

      Я стою перед зеркалом, наблюдая, как нить накаливания лампочки за моей спиной расплывается, превращаясь в корону.

      И зеркало мутнеет от моего дыхания.

      Сцена №18

      Кто начертал знак нашего союза?

      Распятый на камне, копьё воина вонзилось ему в грудь, железные клювы терзают его печень, и кровь каплет в чашу, которая никогда не наполнится… Никогда!

      Сила ли это, поднявшая камень столпом, или бессилие?

      Крест. Прикован, гвоздями прибит, руки в крови, в оковах… Сколько силы нужно, чтобы не испугаться слабости… Когда так заунывно ветер воет в пустыне, и тьма над ней.

      "Зачем нам видеть убогость нашу и нищету?"– молвят боязливые тени.– "Зачем нам свет? Без него мы сильнее!"

      Я слышу голоса, они отдаются эхом в тяжёлых сводах, где холод, и не отличишь дня от ночи, они доносятся сквозь потрескивание гулкой телефонной галактики и оседают сизым осадком курений на синих устах умерших, застывших как мумии в своих гробах со свечкой над гробом, они говорят, что Бог умер.

      Умер Бог, и мы остались одни, заблудившиеся во мраке сироты, ноги наши вязнут в спутанных нитях, и пытаемся мы бежать, но не можем и падаем как во сне, кошмарном, бессмысленном, безысходном…

      Они говорят, что Отец покинул нас, но они лгут.

      Жив Он и скорбит на виноградниках своих, где опали мёртвые листья и устлали землю – вот ложе Его,– ждёт Он детей своих, но не идут они, заблудились и не могут вернуться домой. И сокрушается Его сердце.

      Безутешен Он, страдает, забытый ими, где сила Его?

      Вот он, наш дом, безрадостен он, тяжек его вид, звери хозяйничают в нём. Чужие демоны глумятся над нашим домом и разоряют его, а мы всё стоим на палубе, ищем глазами берег…

      Невыносимо, горько, страшно, невыносимо бездомному…

      Сцена №14

      Синева падших дождей. До грехопадения. Люди были счастливы, не зная. Или им только казалось?

      На балконах змеи бельевых верёвок, ветер дёргает их, как свет глазные нервы. Стучится, ломится, ветропустота, ветра бездна всё глубже, глубже чёрных скал была пещера, без начала пустыня, осколки стеклянных глаз усеивают её, пустыня, хрусткая под ногами, железнодорожная насыпь, кинопамять, надежда вернуться, если не поздно. Поздно, значит, никогда.

      Далеко,