Сосны. Заплутавшие. Блейк Крауч

улыбнулся, продемонстрировав полный рот мелких белых зубов.

      – Я ценю вашу заинтересованность в том, как именно воспримут люди моего единственного представителя власти в городе. Я не шучу. И как вы хотите, чтобы вас воспринимали, Итан?

      – Я хочу, чтобы люди знали, что я здесь для того, чтобы им помочь. Поддержать. Защитить.

      – Но на самом деле вы не помогаете, не поддерживаете и не защищаете. Я выражался недостаточно ясно – это моя вина. Ваше присутствие – напоминание о моем присутствии.

      – Понял.

      – Итак, когда в следующий раз я замечу на одном из моих экранов, как вы шагаете по улице, могу я ожидать увидеть у вас на бедре самый большой и самый крутой пистолет?

      – Непременно.

      – Великолепно.

      Итан чувствовал, что сердце его с неистовой силой колотится о ребра.

      – Пожалуйста, не воспринимайте этот маленький упрек как мое главное впечатление от вашей работы, Итан. Думаю, вы замечательно вжились в новую роль. Вы согласны?

      Итан посмотрел через плечо Пилчера. Стена за столом была из цельной скалы. В центре ее в камне было прорублено окно, через которое открывался вид на горы, на каньон и на Заплутавшие Сосны в двух тысячах футов внизу.

      – Думаю, я осваиваюсь на этой работе, – сказал Бёрк.

      – Вы тщательно изучаете личные дела жителей города?

      – Я уже все их изучил.

      – Ваш предшественник, мистер Поуп, вызубрил их наизусть.

      – Я к этому иду.

      – Рад слышать. Но вы не изучали их нынче утром, верно?

      – Вы наблюдали за мной?

      – Не то чтобы наблюдал. Но ваш офис несколько раз появлялся на мониторах. Что вы там читали? Я не смог разобрать.

      – «И восходит солнце».

      – А! Хемингуэй. Один из моих любимых авторов. Знаете, я все еще верю, что здесь будут созданы великие произведения искусства. Я захватил с собой нашего пианиста, Гектора Гайтера, именно по этой причине. В консервации у меня есть и другие прославленные романисты и художники. Поэты. И мы всегда высматриваем таланты, чтобы воспитать их в школе. Бен отлично успевает в своем художественном классе.

      Итан внутренне ощетинился, когда Пилчер упомянул его сына, но сказал лишь:

      – Жители Сосен не в том умонастроении, чтобы заниматься искусством.

      – Что вы имеете в виду, Итан?

      Пилчер спросил это таким тоном, каким мог бы спросить врач, – тоном интеллектуальной любознательности, не агрессии.

      – Они живут под непрерывным наблюдением. Они знают, что никогда не смогут отсюда уехать. Какое же произведение искусства может создать общество, находящееся под таким давлением?

      Пилчер улыбнулся.

      – Итан, как послушаешь вас, так начинаешь задаваться вопросом – и вправду ли вы полностью на моей стороне. И вправду ли верите в наше дело.

      – Конечно, верю.

      – Конечно, верите. Сегодня на мой стол лег доклад одного из моих Кочевников[5], только что вернувшегося

5

Слово «Странники» уже занято Стругацкими, слово «Скитальцы» – здешними диссидентами; разведчиков Пилчера пришлось назвать Кочевниками, с большой буквы, хотя в подлиннике nomads с маленькой.