Стокгольмский синдром. Стэсс Гор

лица. Интересно, что на ней будет надето? В какой газете об этом напишут?

      И главное – будут ли зубы на месте?

      Она никогда не совершала опрометчивых поступков. Даже уроки в школе ни разу не прогуляла. Единственной вредной привычкой фрекен Нордин было курение в особо эмоциональные моменты, а увлечением – музыка. Но сейчас ей хотелось совершить что-то безумное.

      Что-то, отчего ее покойная мать перевернулась бы в гробу.

      – Поехали к тебе, Симме…

      Натягивая его майку вместо своего дурацкого платья, она надеялась, что у него найдется чего-нибудь покрепче лимонада для дезинфекции ее душевных ран.

      2. Ночь, химия, магия

      Никогда еще фрекен Нордин не ездила по ночному Стокгольму на мотоцикле, обхватив ногами практически незнакомого парня. Ветер, забиравшийся под ее пальто, впивался в едва прикрытое тело ледяными пальцами, больно щипая и забираясь чуть ли не в душу.

      Карман приятно оттягивал тот самый кастет.

      Она его заслужила.

      Шипы на куртке Саймона ощутимо впивались в ее щеку, но девушка обнимала его нежно, как обнимают любимого. Там, под курткой, на его спине был набит истинно скандинавский дракон – и это было чем-то вроде ироничной метафоры, объединяющей цепкий ум и скверный характер. Майе было все равно, куда они едут. Утро будет утром, а пока что она просто пряталась за спиной своего Грешника, надеясь, что полицейские его не остановят.

      Случись так, ей пришлось бы стыдливо опускать глаза, но даже мысль об этом вызывала острый внутренний протест.

      Она ожидала оказаться на окраине города, где частенько селятся арабы и приезжие, но с удивлением обнаружила себя в Сольна, недалеко от кампуса университета. Подсвеченный снизу, высокий дом белым бивнем впивался в черноту беззвездного неба. В холле не было никого, кроме консьержа за стеклянной перегородкой: проходя мимо него, Саймон вскинул руку в карикатурном подобии нацистского приветствия, прихватывая Майю за талию пошлым, но вполне логичным жестом. Пожилой мужчина проводил их равнодушным взглядом.

      Пассажирский лифт был клаустрофобно тесным и ехал издевательски медленно: взгляд девушки скользнул по отражению Саймона на зеркальной поверхности стены. Он улыбался, глядя прямо перед собой, и она почувствовала, как ее бросает в жар, потому что этот прямой взгляд предназначался лично для нее.

      – Я живу под самой ебаной крышей, – мрачно сообщил Хеллстрем, как будто это имело какое-то значение.

      – Зато вид потрясающий, – отозвалась Майя. При этом, изучая совершенно другой вид: на его полурасстегнутую ширинку. Интересно, дылда Олаф тоже заметил, что они ушли вместе, держа друг друга едва ли не за задницы?

      Будто чувствуя эти мысли, Саймон усмехнулся и поманил ее пальцем. Она послушно сделала шаг вперед, упираясь в него грудью и чувствуя, как его руки расстегивают крупные пуговицы пальто, открывая себе путь к телу. Зажав соски девушки между указательными и средними пальцами прямо через ткань, он посмотрел в глаза Майи, заставляя в буквальном смысле