Сумасшедшая одержимость. Даниэль Лори

он.

      Антонио был так похож на своего сына, только завернутый в боль и преподносящий себя как праведного человека, хотя крестик на его шее прожигал в нем дыру. После двух лет брака я не была уверена, что он вообще был способен испытывать сочувствие, и знала, как именно он получил звание одного из самых опасных людей США.

      Почему же его так обожали? Ну, когда Антонио был к вам добр, он был подобен солнцу. Все хотели его внимания, потому что если он уделял его вам, то оно было абсолютным, словно вы были единственным значимым человеком на свете. Несмотря на разбитое сердце, на все стены, что я выстроила вокруг себя, и на те, что держала до сих пор, я не могла ему противостоять.

      И теперь мне нужно было понять, как отказаться от этого солнца.

      – Мне не нравится, когда ты заставляешь меня ждать.

      – Мне не нравится, когда ты трахаешь моих подруг.

      – Следи за языком, – отчитал он меня, возвращая нас в отель.

      Иногда мне казалось, что в моей глотке застрял крик – крик, который я держала в себе двадцать два года. У него – нет, у нее – был голос, тело, яркие рыжие волосы и стальное сердце. Мне было страшно, что она вырвется наружу, что ее эхо сожжет мир дотла и оставит меня стоять в одиночестве среди дыма и пепла. Я затолкала это чувство глубоко, так глубоко внутрь, что моя кожа покрылась тонким слоем пота.

      Мы прошли мимо дверей в зал, и, заглянув внутрь, я столкнулась глазами с Аллистером.

      Наш обмен взглядами был порывом жара, жгучестью алкоголя и мерцанием непроглядной тьмы, когда он заметил хватку Антонио на моей руке. А потом все исчезло и сменилось золотыми обоями коридора по пути к террасе.

      Мы вышли наружу, и я резко втянула в себя воздух. Ночь была холодной и темной, но вместо того, чтобы потереть руки и попытаться согреться, я разрешила холоду впиться в кожу. Может быть, я была мазохисткой, а может быть, только боль заставляла меня чувствовать себя живой.

      На террасе никого не было, кроме пары гостей, вышедших покурить.

      – Оставьте нас наедине, хорошо?

      Это не было вопросом, как бы мой муж его ни преподнес.

      Мужчины обменялись нерешительными взглядами, но через пару секунд затушили сигареты и вернулись в зал через двойные двери. Свет разлился по полу террасы, прежде чем двери закрылись и нас снова обступила темнота.

      В настоящее ворвалось далекое воспоминание.

      – Как ты можешь любить такого ужасного человека? – спросила бывшая лучшая подруга Сидни, пока мы сидели на диване в кабинете моего мужа и слушали, как он разговаривает по телефону.

      Мне потребовалась всего секунда, чтобы ответить.

      «Он меня слушает».

      Что ж, видимо, ее он тоже слушал.

      – Потрудишься объяснить, что это такое?

      Я повернулась к Антонио и увидела в его руке маленькую круглую коробочку. Сердце забилось где-то в горле. Вот сейчас обрушится еще одна из тех стен, что я возвела.

      – Что это такое, Джианна? – рыкнул он.

      – Противозачаточное.

      – Зачем оно тебе?

      – Чтобы не залететь.

      Глаза Антонио вспыхнули