Записки бывшего афериста, или Витязь в еврейской шкуре. Том 4. Максим Камерер

одна лысая накачанная обезьяна глушит любимые напевы других лысых накачанных обезьян.

      Их Вагнером!

      Впервые сорвал аплодисменты.

      Дальше пошел концерт по заявкам радиослушателей.

      Как только кто-то из мажористана включал любимое, задушевное, я немедля врубал Вагнера.

      Выбор отмел сразу. Никаких тебе солнечно-пиздодуйных Моцартов и лиричных Вивальдей. Онли Вагнер!

      Изо дня в день повторялся этот сюжет.

      Уезжая, подарил колонку немцам.

      Чувствовал себя власовцем.

      Памятник неизвестному солдату Рабиновичу

      – А почему «неизвестному»?

      – Неизвестно, был ли Рабинович солдатом.

      О своей службе в ДРА Капа говорит неохотно. Старается не упоминать. Разве что достанут. Как-то он играл для рафинированных дам. Те благоволили певцу. После концерта одна из баронесс, обмахиваясь веером, поинтересовалась:

      – Вы замечательно поете, но скажите, зачем эти безнравственные татуировки на всяких выступающих частях вашего тела? Вы полинезиец?

      – Видите ли, мадам, я некоторое время находился в тех обстоятельствах, когда не знал, на каком расстоянии одна часть моего тела окажется от другой. И что бы тушку могли сложить в одно место, я и промаркировал ее как мог. Простите, сударыня, если эти метки идут вразрез с Вашим представлением о прекрасном!

      Дама возжелала немедленно ознакомиться со всеми надписями поподробнее.

      Если Капу все же доставали расспросами, он начинал безудержно врать. Нарочито-неправдоподобно. Более-менее сообразительному слушателю становилось ясно, что вся эта героическая эпопея о подвигах подводной лодки в степях Кандагара суть просто посыл «Отъебись», только более цветисто и многословно исполненный. Ну а дураки… дуракам это и предназначалось. Что бы отстали.

      А иначе ж замучают. А так собрал всех любопытных в кучу, намел им пурги, и свободен. Больше не подойдут. Рациональный подход.

      Но как то раз Капа пришел 2 августа в компании с героем. Чел был одет в полувоенное, и увешан таким количеством знаков воинской доблести, что хотелось встать и отдать честь. Удивлял несколько развязный тон, коим Капа общался с ветераном.

      Да и странновато сам ветеран выглядел. От русского десантника на нем была только форма. Крючковатый нос, миндалевидные глаза и прожидь на лбу гораздо органичнее смотрелись бы под черной шляпой, а не под голубым беретом. Ну или под чалмой, в крайнем случае.

      После его ухода я вклещился в Капу. Тот отвечал поначалу неохотно.

      – Кап, а кто это был?

      – Боль и страдание моей роты. Миша-моджахед.

      – Почему? Там столько наград!

      – Ага! И каждая из них-веха на пути наших слез и печалей.

      – ???

      – То что его нельзя брать «за речку» я знал еще в учебке. Более неприспособленного к армии человека я в жизни не встречал.

      Он же не Миша! Он Моисей Вульфович Рабинович! А таким не место в армии!

      – Антисемит!