Записки бывшего афериста, или Витязь в еврейской шкуре. Том 4. Максим Камерер

чревоугодием, а похоть перебарывала лень и уныние.

      Несносным Димочку делал лиризм, присущий его тонкой натуре. Когда гиббон 130 кило весом с шеей в три наката становится сентиментальным, как юный онанист со станции Лианозово- это совсем не весело. Обычно сплин нападал на этого раблезианца в состоянии глубокого похмелья.

      Едем как то мимо ВДНХ. Кажется. Или мимо Сокольников. Не помню. Состояние у обоих- «мама, роди меня обратно!»

      Что мы пили? С кем? Зачем? Сколько? -все в тумане. Три дня выдрано из жизни. Стремная компания: солянка из реальных блядей и мнимых десантников. Последних Дима охарактеризовал как «спецназ неизвестного государства» -и спустил с лестницы. Стремная хата, в которой человек, проломил головой дверь в туалет и уснул в ней же. Башка его свисала из пробитой филенки, создавая антураж восточной утонченной жестокости. Дверь приходилось закрывать, волоча колодника, и справлять нужды под его немигающим, хоть и невидящим взором. Жуть.

      Еле вырвались. Полчаса искали машину. Дима почти убедил меня, что мы приехали на такси, когда я таки ее нашел. Ночь. Зима.

      Парк. Едем мимо.

      Вдруг:

      – Тпррру!

      – ?

      – Я хочу прогуляться по парку!

      – Чего ты там забыл?

      – А вдруг карусели работают?

      У меня зависает мозг. Вот что сказать? В три часа ночи? Зимой? Карусели? Для какой отмороженной детворы они там крутятся? И даже если так. Хорошо. Допустим. НАМ ЭТО ЗАЧЕМ? Кому когда хотелось с похмелья на аттракционы? Что там делать в таком виде? Секторально, по касательной, блевать на публику с «Цепочки»? Травить перегаром соседа в самолете? Закусывать портвейн сладкой ватой? Рухнуть навзничь с ходулей-что бы наверняка?

      – Ты совсем с глузда съехал?

      – Не хочешь-не иди. Высади меня тут.

      Угу, плавали-знаем, чем это закончится. Торжества, аресты, пара статей УК, и хорошо если банальная бакланка, а то бывало и похуже, затем дача взятки должностному лицу при исполнении и ноль благодарности от скотины поутру. «Ничего не помню».

      Сидишь, живописуешь герою свои усилия в борьбе с его роком, а он тебя слушает, как сельский староста калику перехожую. Прерывая междометиями «Эвона как!», «Иди ты!» или «Воначо!»

      Нет уж, одного я тебя не отпущу.

      Гуляем по парку, как Герцен с Огаревым. Взявшись за руки для устойчивости. Следы наши на снегу то синусоидой змеятся, а то и графиком котангенса скачут. Идет тихий снежок. Хрустит под ногами. И вдруг-чу! Впереди-пятно света.

      – Смотри! Что это там?

      – 12 месяцев, ясное дело. Земляники хочешь?

      – Самим бы «подснежниками» не стать.

      Выходим и столбенеем.

      Картина рвет сознание.

      Колесо обозрения. Работает. На нем занята одна кабина. Ментами. Четыре мусора сидят попарно напротив друг дружки и крутятся на карусели. Молча. Не шевелясь. Припорошенные снегом. Поставив автоматы между колен. И тишина. Только скрип колеса…

      И никого вокруг. Даже смотрителя не видно.

      Жуть берет.

      Мусора уходят в зенит. Мы задираем головы.

      Бегемот стряхивает