Камфорные таблетки от быстрой смерти. Климентина Панкратьева

тушку по холлам и коридорам, и клерки салютуют отчетами. Молчать я, понятно, не буду. Затяну удалую казачью песню. Ребята вынесут меня на улицу и сгрузят у крыльца. Потому что сверхурочные, а они не нанимались.

      В общем, я все подписал. Галина сыто порыкивала над бумагами, а я сбежал на свободу без содержания.

      Поболтавшись немного в потоках питерского дождя, я адсорбировался в пабе, где и просидел до сумерек. Столик уже слегка поворачивался вокруг оси, как на сеансе спиритизма. Не худо бы вызвать прадедушку-полковника и спросить, как жить дальше. Предки всегда все это знают лучше нас.

      В паб тем временем зашли одинаковые рабочие в серых комбинезонах и касках. Двое деловито сняли дверь с петель и унесли. Один, легко перекрикивая музыку, сообщил, что просит всех покинуть помещение, согласно постановлению… номер… пункту… Я не стал ждать. Забирают имущество за долги, что тут интересного?

      Снаружи меня окатило запахом моря и арбузов. В воздухе висела мелкая морось, огни фонарей, окон, машин, рекламы отражались в каждой капельке, лужах и стеклах, рассыпались и дрожали. Город стоял у подножья гигантской кузницы, и невидимый за тучами мастер все бил и бил по наковальне, осыпая улицы искрами. Никогда Петербург не был для меня тусклым и серым. Никогда. Теперь Котов изуродует его. Разрушит и опошлит все, до чего дотянется грязными лапами.

      С такими печалями я шагал по набережной и увидел его издалека. Сначала как размытое пятно, прилипшее к ограждению со стороны реки. Потом пятно оформилось в долговязую фигуру и шмякнулось мне под ноги.

      Оказалось, подросток лет шестнадцати. Круглое лицо облепили черные волосы, белая рубашка с закатанными рукавами стала как вторая кожа, с потемневших джинсов бежала вода. Я не смог пройти мимо.

      – Ты с ума сошел? Куда полез? Жить надоело? Не утонешь, так пневмонию схватишь! Бегом домой греться.

      Но парень не думал подниматься, а лишь продолжал таращиться на меня. В шоке, наверное.

      – Где ты живешь, далеко?

      Я присел рядом и слегка встряхнул его. Он пожал плечами.

      – А зовут тебя как?

      – Не знаю.

      Документов он при себе не имел, родных, друзей или соседей не помнил, где живет и чем занимается, не представлял. Помнил, как кинулся в воду за лодкой с людьми. Итого: тут у нас дезориентированный малолетний обормот с амнезией. И он видит во мне божество, которое решит все проблемы. Чудненько. Лучше этот день и не мог закончиться.

      – Поднимайся, пойдем, – велел я, хотя понятия не имел, куда его девать, чтобы сдать с рук на руки и с чистой совестью отправиться спать. В полицию? Врачам? Или сначала высушить это чучело, пока, и правда, не схватил пневмонию?

      Мы перешли дорогу (обормот шарахался от машин, пришлось тянуть за руку), свернули на проспект и оказались в праздничной толпе. Громыхала музыка, люди горланили, большие компании собирались вокруг музыкантов, летали разноцветные мыльные пузыри.

      Точно. Только я мог забыть о трехсотлетии любимого города.