Древо мира. Осколки настоящего. Евгения Решетова

был тоже темноволосым и почти на голову выше жены.

      – Нет, – Эмми помедлила, собираясь с духом. – Я ушла из танцевального класса! – выпалила она и резко выдохнула.

      – Да? Уже? – отец приподнял бровь, но удивленным не выглядел.

      – Эмми… Мы ведь так все этого хотели… Так стремились попасть в эту школу. Тебе нужно подумать и вернуться, – мама казалась сильно огорченной.

      – Эстель, не дави на ребенка, – отец вздохнул. – Эмми, это твое право решать, чем ты хочешь заниматься в жизни.

      – Но, Грег, она должна учиться танцевать!

      – Если она не хочет…

      – Мало ли чего она не хочет! Столько сил потратить впустую!

      – Никто силы понапрасну не тратил, что должна знать и уметь, она знает. Да и потом, вряд ли две недели настолько уж важны, – возразил отец.

      Эмми смотрела на них и не понимала, что происходит. Первый раз в жизни родители спорили при ней, и первый раз – из-за нее. Мама была почти в ярости, было видно, что Эстель еле сдерживается. Такого девушка точно не ожидала.

      – Мам, если вы хотите, вернусь…

      – Тебе не нужно делать то, что хотим мы. Любое твое решение должно принадлежать только тебе, – начал Грег, но Эстель его прервала:

      – Ты вернешься в школу танцев и будешь посещать занятия! Ты будешь учиться и станешь лучшей в классе! Ты…

      – Эстель…

      – Ты должна заниматься! Это все, что мы просим!

      – Эстель…

      – Неужели так трудно хоть раз довести дело до конца?

      – Я вернусь, – тихо сказали Эмми.

      Все что угодно, лишь бы снова не видеть маму в таком состоянии.

      – И правильно, – удовлетворенно заявила Эстель. – На тебя потрачено столько сил. Да и она была бы расстроена, что ее дочь…

      – Эстель! – рявкнул Грег.

      Мать испуганно замолчала, поняв, что сказала лишнее. Она посмотрела на мужа, попыталась улыбнуться, словно ничего не произошло. Мимолетная оговорка, не имевшая значения. Но для Эмми эта случайная фраза была роковой. Почувствовав, что привычный мир начинает рушиться, покрываться трещинами, Эмми тихо спросила:

      – Ее дочь?

      – Детка, я не это хотела сказать… – начала говорить Эстель.

      – Что значит «ее дочь»? – прервала ее девушка. Она стояла словно на льду, и каждое слово разбивало под ней ту тоненькую корку ее идеальной жизни, что удерживала на плаву.

      – Эмми…

      – Пап, – она смотрела со слезами на человека, который всегда был ее незыблемой опорой.

      – Эмми…

      В его голосе она услышала то, что не хотела слышать. Сожаление. Печаль. Мольбу. Человек, который никогда в жизни не отступал, шел к цели напролом, верил в свои собственные идеалы, сжал руки, стараясь не смотреть на Эмми, пряча глаза. Он никогда ей не врал, она точно знала, что для него честность превыше всего. Даже не так. Честь – не пустое слово. А теперь выходит… Врал? Они оба лгали…

      – Папа, скажи мне правду.

      – Ты не наша дочь, – глухо произнес он, опуская