Зародыш мой видели очи Твои. История любви. Сьон

бояться, что она проворонит, если он вдруг выскочит из постели, бормоча какую-нибудь абракадабру, или выкинет что-нибудь эпохальное».

      6

      «Когда героинь – литературных персонажей женского пола – охватывает смятение, они, как правило, подходят к ближайшему окну и смотрят на улицу. Обычно это окно кухни, что является символом угнетенной домохозяйки, или окно гостиной, а это опять же указывает на то, что данная женщина – узница в своем шикарном особняке в лучшей части города.

      Пока женщина разглядывает знакомый вид: уныло-серые многоэтажки в первом случае или яркие огни города – во втором, ей в голову приходят мысли, которые поначалу бывают сумбурны и бесцельны и связаны в первую очередь с тем, что удерживает их, женщин, связанных по рукам и ногам, в четырех стенах. Но по мере развития внутреннего монолога ее мысли проясняются. Ей удается установить причинно-следственные связи и поставить, к примеру, знак равенства между богатством своего гардероба и пенисом мужа, который ей по ночам приходится восхвалять прилагательными из мужниного же словарного запаса».

      «Ой, ну это бред какой-то!»

      «В конце концов понимание своей жалкой участи сгущается в ее сознании, как сгущается менструальная кровь в промежности, пока не прорывается наружу первобытным криком: Я желаю быть свободной! Я желаю знать собственное тело и владеть им сама! Я желаю жить для самой себя и ни для кого другого! Я желаю свободы, чтобы…

      Да… и за ее декларацией о свободе следует серия видений, основанных на существительном «желание» и глаголе «желать». Женщина видит себя в ситуациях, которые символизируют стремление к свободе, и эти ситуации столь же разнообразны, как и сами женщины. Уровень образования и зрелости также влияет на эту мечту, на этот Грааль, поиском которого с данного момента женщина и займется.

      СВОБОДА!

      Разве не любопытно, что угнетенные меньшинства непременно завершают интеллектуальный анализ собственного положения одним и тем же криком: Свобода!»

      «Нет, не любопытно! Давай уже рассказывай, что было дальше в гостинице!»

      «Мне бы хотелось подчеркнуть, что ты не так хорошо разбираешься в истории сочинительства, чтобы лезть тут со своими возражениями. Я не просто так знакомлю тебя с основами «феминистской» мысли в искусстве рассказа, я делаю это для того, чтобы ты поняла особенность положения Мари-Софи – моей матери – в литературе. Она жила до эпохи «феминизма», и этот факт определяет ее поведение в дальнейшем повествовании!»

      «Если ты вообще когда-нибудь доберешься до этого повествования!»

      «Я иногда задумываюсь, а не является ли детская наивность тех, кто отправляется в свой поход с целью вернуть себе свободу (заметь, я говорю: вернуть, тем самым полагая, что человек рождается свободным), следствием как раз этого первобытного крика, который, проходя сквозь разум, сердце и далее вниз, вплоть до прямой кишки, очищает их от всех нечистот, от всякой порочности.

      И заключается