Заводской район. Александр Гарцев

книжку про йогу.

      Популярная среди нашей интеллигенции заводской тема.

      Такие горизонты самопознания, познания тайн мира открываются. Дух захватывает.

      С удовольствием прочитал. Вот они тайные древние знания. Надо заняться подробнее.

      А пока взял себе и зарисовал несколько упражнений для дыхания, самопознания, медитации. А некоторые из них, такие как сиршасана, сарвангасана, ипащимогасага буду делать каждый день.

      У Валеры тайно собираются любители йоги. Ну как тайно. Просто никому ничего не говорят и чужих не зовут. Все свои.

      А если что, так мы ведь не йогой занимаемся, которая у нас пока запрещена, а „дыхательной гимнастикой“, „статическими упражнениям „аутогенной тренировкой.

      Вот аутогенную тренировку я очень люблю. Иногда так перед сном нарасслабляюсь, что сразу засыпаю. Глубоко и даже снов не вижу.

      Вчера вот тоже, так глубоко науспокаивался, что чуть на работу не опоздал.

      Еле успел вбежать в проходную. Точно без минуты восемь. Тётки строго и кровожадно на меня посмотрели. Вот уж кукиш им. Записать меня в опоздавшие не получится. Я с восьми работаю. Хорошо, что барак наш деревянный сразу рядом с проходной. Так что я и мимо кабинета начальника, так не спеша, достойно прошёл ровно в восемь, когда по радио только начали пикать сигналы точного времени.

      Но в комнате конструкторов, конечно, ускорился и с последним шестым сигналом точного времени, не раздеваясь, плюхнулся на свой стул и, как будто я давно работаю, сразу включил паяльник. Он у меня мощный, и задымил остатками вчерашней канифоли.

      Все норм. Вполне рабочая обстановка. Заходи, любой начальник.

      Парни, похоже, уже обсудили все новости, обменялись вчерашними впечатлениями от похождений на танцах и, почему-то не обращая на меня внимания, сгрудились у стола Славика.

      А тот читал письмо. Вернее дочитывал. Рядом лежал распечатанный почтовый конверт.

      На нем распластал крылья большой самолёт Ил-26, ну точно такой же, какой лежал у нас на полигоне. Только наш зелено-серый и без окон, весь в дырках от учебных стрельб и бомбометаний (бомбардировщик), а этот с окнами, красивый (пассажирский).

      Славик дочитывает:

      – Пока, обнимаю, целую. – и, печально вздыхая, сворачивает тетрадный листок.

      – Ничего, ничего, Славик, – ободряюще хлопает его по плечу Вовка, – найдём тебе, даже лучше и красивее, смотри, сколько этого добра у нас на заводе.

      Женька ему возражает:

      – Балерину не найдёшь.

      Садимся по местам, приступаем к работе.

      Молчим.

      Тут слова не нужны.

      Я знаю эту историю. Славик всем ее рассказывает, стоит ему только выпить стопочку в компании. Рассказывает и очень гордится собой. Таких романтических историй уж точно у нас на заводе ни у кого, кроме него нет.

      Он два года назад что-то приболел. То ли ревматизм, то ли ещё что, на рыбалку все ездил, даже осенью, может и застудил, где ноги, не знаю, но осложнение произошло. На сердце. Лечили его тут, но потом руками развели и посоветовали в Ленинграде полечиться.

      Папа