это существо не изображало ходьбу, на самом деле оно плыло в нескольких сантиметрах над темной тропой, как на воздушной подушке. И едва я успел предупредить Акимыча, как недевочка решительно изменилась. Ее лицо залил тот же свет, которым сочилось платье, а на голове словно газовый факел зажегся – в небо чуть не на полметра метнулось синее пламя, исказив и вытянув круглое личико так, что оно стало похоже на череп. Подняв ладони, призрак завыл, завопил, закричал – это был звук, который могли бы издавать десятки свихнушихся металлических скрипок, зашедшихся в экстазе, звук настолько пронзительный и нестерпимый, что я схватился за голову, зажимая уши. Призрак взмыл вверх и завис метрах в трех над землей. Многоголосый вой еще усилился, и из обступающего нас мрака полезли бесы. Один огромный, свинорылый ринулся ко мне, выставив перед собой короткий кол. Я метнулся, уклоняясь от удара, и был перехвачен другим – черным, паукообразным с глазами-плошками. Бес-паук, воняя потом и ядом, обхватил меня тонкими плетистыми руками, узловатыми, как ветки, и я в ужасе и ярости обламывал эти ветки одну за другой, одновременно отгоняя от себя ногами демона с птичьим лицом и бесконечно длинным кривым клювом. Хрюканье, клекот и шипение перекрывали даже вой призрака, а ко мне словно вернулись либо утраченные, либо никогда не дарованные силы. Я вцеплялся в заплывшие жиром щеки свинобеса, оставляя на них кровавые полосы, я бил кулаками чью-то мохнатую харю, отшвырнул, наконец, на дорогу паука и вырвал пучок перьев из желтого гребня птицы. Ужас и ярость переполняли грудь, мысли исчезли, осталось только желание выжить, прогнать, убить, стереть проклятую нечисть с лица земли! Исходящий от их тел мерзкий смрад, кошмарная какофония во мраке. Сопение, вой, удары по телу, крики боли.
Они все-таки одолели меня, их было больше. Паук опутал липкой паутиной, птица-демон ухватил когтистой лапой за загривок, прижимая к земле, а хряк навалился сверху тяжелым жарким телом. Я вскрикнул от омерзения и бессильной ярости.
***
– Это ты здорово придумал, Акимыч, ее камнями сбивать.
– Ну а как еще? Я же шпагой до нее не доставал, как ни прыгай. Да и камни насквозь пролетали, пока не сообразил, что нужно по горшку на ее голове лупить, как он свалился, так ее и сдуло…
– Ну, что, как там наш околдованный? Нимис, ты вообще живой?
– Живой, – простонал я, выталкивая языком песок изо рта, – можно, Гус с меня слезет, а?
– Вот непонятно, – сказала Ева, – то он мешка поднять не может и весь из себя такой тонкий, звонкий и на последнем издыхании, то пинается, как дикий осел.
– Он по тебе сильно заехал? – спросил Акимыч.
– Я-то ладно, я ледяную броньку успела скастовать, а вот Лукасю, похоже, несладко приходится.
От стены послышался стон.
Я сел на дорогу. Не так уж и темно, фонари на крепостной стене зажжены – качаются себе, мотыльки вокруг них вьются. В голове еще звенели остатки многоголосого эха.
– Так дело не пойдет, – сказала Ева, пытаясь натянуть на голое плечо оторванный рукав. – Как только откроют ворота – первым делом…
– … пойдем
