Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон. Татьяна Соломатина

хмыкнула. Так частенько хмыкала Вера. Так что хоть мещанка, хоть княгиня – всё одно. Зрелой иронии Алёне Степановне было не занимать.

      – За своего пса кошка любому глаза выцарапает. За свою кошку собака медведя порвёт. Вот мы когда со двора выезжали, вы и не заметили, как Мурка с Волком друг к другу прижались.

      Она у него в конуре ночует, если пожелает. Из миски его ест. И она ему, бывало, мышь принесёт, он из вежливости лапой ковырнёт. У неё ловкости и хитрости больше. У него – силы и правды. У неё – свободы. У него – ответственности. Много вы знаете про своих-то, погляжу! – и Алёна Степановна победительно задрала нос.

      Белозерского тут же унесло в аналогии, метафоры, размышления и прочий сор. Хотя до него донесли простую буквальную мудрость.

      Громов усмехнулся и крепче прижался к жене.

      – Это безобразный сарказм, – заметила Вера. – Главный подрядчик реконструкции клиники становится первым пациентом.

      Они уже с полчаса стояли у постели Матвея Макаровича. Точнее, они считали, что стояли у постели Матвея Макаровича. На самом деле Матвей Макарович стоял, облокотившись о спинку той самой койки, на которой всё так же таращил глаза тот Матвей Макарович.

      Вера Игнатьевна произвела все положенные физикальные обследования.

      – Он моргает, – доложил Белозерский. Чтобы хоть что-нибудь сказать.

      – Разумеется, он моргает. Иначе бы склера высохла.

      – Редко, но моргает.

      – Тоже мне, открытие. Поразительная наблюдательность! – съязвила Вера.

      – Но ты тоже… Вы! Вы, знаете ли, тоже, госпожа профессор! Вы чего же всё стоите столбом да глядите молча?

      – Я думаю.

      – А-а-а! – ехидно протянул Белозерский.

      Снова помолчали. Матвей Макарович с интересом разглядывал эту парочку, считавшую, что они наедине. Моргающее тело они явно в расчёт не принимали.

      – Вы… Ты тогда… Когда ты меня выгнала… Мы с тех пор…

      Вера не сводила взгляда с лица Матвея Макаровича. Ответила механически:

      – Я не выгоняла. Я попросила тебя уйти.

      Белозерский кивнул. Неудовлетворённо, но кивнул.

      – Ого-го тут у вас, ребятки, вишь чего! Интересно! – Матвей Макарович, несущий вахту у спинки кровати, с любопытством смотрел на них. И совсем не смотрел на моргающее тело в постели.

      – Но ты же с ним… С этим…

      – У «этого» есть имя! – перебила Вера. – Илья Владимирович Покровский. Вы не злой подросток, чтобы не придерживаться приличествующих взрослому человеку этикетных правил и норм.

      – Это ты-то про этикетные нормы?! Хорошо! Вы же с господином Покровским?..

      – Есть! – торжествующе огласила Вера Игнатьевна.

      Александр Николаевич и Матвей Макарович вздрогнули от неожиданности.

      Профессор встала и прошлась по свежеотремонтированной палате, где всё было обустроено по уму.

      – Он мыслит!

      – Так, ёлки-зелёные, Ваша светлость! Разумеется, мыслю. Я башковитый, – саркастично вставил Матвей Макарович.

      – Cogito, ergo sum. Я мыслю, следовательно, существую.