Лелег. Александр Лобанов

Радзивилла. Кстати, он в нескольких верстах с полками отборного войска.

      – Брешешь, барин, – улыбнулся Фёдор. – Своих мы сердцем чуем. Как и то, что ты барин не совсем простой. Этого почто не порешил, важная птица?

      – Первый после Радзивилла. Самая мерзкая подлюка у польского короля. Страшней человека, наверно, по всей земле не сыскать. Злыдень. Надо мне узнать, с чего это их сюда принесло. Вы пока свяжите пенькой, не шибко, чтоб не передавить жилы.

      – Это мигом, барин. Мы на подводах с жёнами приехали. Слава тебе, Господи, вместе и уедем. Гостя дорогого подкинем. Можно мы у энтих оружие соберём? Пригодится в хозяйстве-то.

      – Нет, Фёдор. Беду накличешь. Пусть колья пока вам оружием будут. Лучше вам уходить из деревни, подальше. Лютует больно Радзивилл. Никого не щадит. Так что бейте набат, смертельная опасность на вашем пороге.

      Когда подъехали к избе Фёдора, Кмита очнулся. Альгис ещё раз угостил его по затылку саблей плашмя, чтоб сознание ненадолго отошло от сдуревшего на крови названого папаши.

      – Давай на поскотину его, – сошёл с коня, прошёл на двор, осмотрелся. – Пожалуй, к тому вон столбу приторочи. Кляп вынь.

      Староста, придя в себя, дико вращал глазами, которые продолжали сверкать, по усам и бороде стекала пенная слюна будто у голодного волка, лишившегося добычи.

      – Зачем вы здесь? – Альгис в эти одичавшие глаза смотрел беспристрастно, ледяным взглядом, под которым Кмита начал трезветь, а чуть позже и догадываться обо всём.

      Не глупый был шляхтич Филон Кмита. Знал цену словам, но ещё знал, что иногда молчание более ценно. Он и раньше наблюдал, как умеет красноречиво молчать его воспитанник, не по возрасту серьёзно, убедительно. Альгис-таки молчал, по-прежнему глядя немигающими глазами в самую душу. Огромный, как медведь, крестьянин принёс вязанку хвороста, раскидал у ног. Достал кресало, стал высекать искры на пучок пакли. Вскоре пакля задымилась. Вспыхнул огонёк, запрыгал, как маленький козлёнок. Староста понимал, что сие означает. Сам пытал. Никто не выдерживал. Нисколько не сомневаясь, что «крестник» не вымолвит боле ни слова, не остановит пытку, пока не добьётся правды, а он способен отличить, где ложь, где нет, Филон начал сознаваться.

      – Основной целью было отвлечь русских. Вроде шло по плану. Потом стали возникать непредвиденные ситуации, совершенно непонятные. Теперь-то ясно. Сюда пришли по наводке одного из бояр. Пойдём на Ржев. Оттуда на Старицу. Там сейчас царь Иван Грозный с семьёй. Радзивилл принял решение сжечь близлежащие деревни и сёла. Я предложил напасть на Старицу, взять в плен царя. Сегодня и выступаем. Где-то так.

      Меж тем занялся хворост. Пламя принялось лизать голенища сапог. Альгис продолжал молчать. Шляхтич впервые ощутил, что есть на самом деле животный ужас. Хворосту было немного, по крайней мере недостаточно, чтобы сжечь человека полностью. Но вполне хватало для прожарки подошв, в которых, как известно, столько нервных окончаний, сколько нет во всём теле. Даже через добротную дублёную кожу