Величайшее благо. Оливия Мэннинг

Инчкейпа? – спросила Гарриет. В ней еще жива была вера и кротость новобрачной, и в ее голосе прозвучало лишь сожаление.

      – Нельзя разочаровывать студентов! – ответил Гай и скрылся, пообещав, что вечером они пойдут ужинать «на Бульвар».

      За оставшуюся часть дня телефон звонил трижды, и портье всякий раз сообщал, что господина Прингла вызывает некая леди.

      – Это одна и та же леди? – спросила Гарриет на третий раз.

      Да, одна и та же.

      Когда на закате Гай показался на площади, Гарриет уже утратила некоторое количество кротости. Она наблюдала за тем, как он выходит из облаков пыли – высокий, неряшливый, с охапкой книг и бумаг в руках, своей неловкостью напоминающий медведя. Прямо перед ним рухнул на землю фрагмент фронтона. Он замер на месте, озадаченно огляделся и зашагал не в ту сторону. Гарриет ощутила неловкость и вместе с ней сострадание. В этот миг на то место, где он стоял секунду назад, обрушилась стена, обнажив просторную белую комнату, украшенную барочной лепниной и зеркалом, которое сверкало, словно озеро. Рядом виднелись красные обои кафе – знаменитого кафе «Наполеон», где раньше встречались художники, музыканты, поэты и другие прирожденные оппозиционеры. Гай рассказывал, что снос зданий затеяли только ради того, чтобы уничтожить этот очаг мятежа.

      Войдя в комнату, Гай положил свои бумаги и объявил (так непринужденно, что стало ясно: дело плохо):

      – Русские заняли Вильну.

      Он начал переодеваться.

      – То есть они уже в Польше? – спросила Гарриет.

      – Это удачный ход, – ответил он чуть вызывающе. – Чтобы защитить Польшу.

      – Во всяком случае, удачный предлог.

      Зазвонил телефон, и, прежде чем было сказано что-либо еще, Гай схватил трубку.

      – Инчкейп! – радостно воскликнул он и, не посоветовавшись с Гарриет, добавил: – Мы будем ужинать на Бульваре. Приходите.

      Он положил трубку и стащил рубашку через голову не расстегивая.

      – Тебе он понравится. Главное – разговорить его.

      Гарриет не могла даже вообразить, что ей понравится кто-то незнакомый.

      – Тебе звонили сегодня три раза. Какая-то женщина.

      – В самом деле? – Это сообщение не удивило его. – Тут все посходили с ума из-за телефонов. Их не так давно провели. Женщинам нечем заняться, и они звонят незнакомым людям и кокетничают. Мне не раз так звонили.

      – Вряд ли случайная женщина стала бы звонить трижды.

      – Да, вряд ли. В любом случае она перезвонит.

      Когда они выходили, телефон действительно зазвонил снова. Гай кинулся к нему, и Гарриет уже с лестницы услышала, как он восклицает: «Софи!» Спустившись, она увидела, что в холле толпятся жильцы и слуги. Все они что-то оживленно обсуждали. Радиоприемник за стойкой, словно механическая птица, выпевал назойливую мелодию румынской хоры[6]. Гарриет остановилась, чувствуя, как воздух дрожит от тревоги. Когда Гай догнал ее, она сказала:

      – Кажется, что-то случилось.

      Гай подошел к управляющему, который держался

6

Хора – национальный румынский танец-хоровод.