Величайшее благо. Оливия Мэннинг

кровью.

      Преодолев вращающуюся дверь, Якимов оказался в мраморном зале, залитом светом хрустальных люстр. Тут же кто-то окликнул его:

      – Якимов!

      Он вздрогнул. Его уже много дней никто так не приветствовал. Увидев, что это журналист по имени Маккенн, который ранее при встрече в будапештских барах поворачивался к нему спиной, он заподозрил недоброе. Маккенн лежал на диване у входа в вестибюль, а какой-то мужчина в черном костюме срезал пропитанный кровью рукав его рубашки, прилипший к коже.

      – Что случилось, дорогой мой? – встревоженно спросил Якимов. – Могу ли я вам чем-то помочь?

      – Можете. Я вот уже полчаса пытаюсь добиться, чтобы эти тупицы нашли мне хоть кого-нибудь, кто говорит по-английски.

      Якимов с радостью бы сел рядом с Маккенном, поскольку чувствовал себя немногим лучше любого раненого, но на второй половине дивана спала какая-то смуглая красавица, изможденная и очень грязная.

      Участливо склоняясь к Маккенну, Якимов втайне надеялся, что журналист не попросит его о чем-нибудь обременительном.

      – Вот, держите. – Неловко покопавшись в кармане лежащего рядом пиджака, Маккенн вручил ему несколько вырванных из блокнота листов. – Опубликуйте, тут вся история.

      – В самом деле! Что за история?

      – Ну как же, раздел Польши, капитуляция Гданьска, побег парламента, немецкое наступление на Варшаву, беженцы покидают город, я вместе с ними. Автомобили обстреливают с неба, убивают и ранят мужчин, женщин и детей, трупы хоронят на обочине. Потрясающий материал, всё из первых рук, надо напечатать, пока он свежий. Забирайте.

      – Но как же мне его напечатать?

      Перед лицом такой непосильной задачи Якимову захотелось сбежать.

      – Позвоните в наше женевское агентство и продиктуйте. Да с этим и ребенок справится.

      – Не выйдет, дорогой мой. У меня нет ни гроша.

      – Так позвоните за счет абонента.

      – Ну кто же мне позволит… – Якимов сделал шаг назад. – Меня тут никто не знает. Я не знаю языка. Я такой же беженец, как и вы.

      – И откуда вы бежали?

      Прежде чем Якимов успел ответить, в дверях появился человек, в движениях которого была та резкость, которую порой дает крайнее измождение. Он кинулся к Маккенну.

      – Где рыжий мужчина, который был у вас в автомобиле?

      – Умер, – ответил Маккенн.

      – А где шарф, который я ему дал? Большой синий шарф.

      – Бог знает. Под землей, наверное. Мы закопали его под Люблином, можете вернуться и поискать.

      – Закопали шарф! Вы что, с ума сошли?

      – Пошел прочь! – рявкнул Маккенн. Человек бросился к стене и принялся дубасить по ней кулаками.

      Воспользовавшись этой паузой, Якимов начал отодвигаться. Маккенн ухватил его за полу пальто:

      – Ради бога, вернитесь! Мерзавец! Я лишился руки, с пулей в ребрах, мне запрещают вставать, возьмите текст! Отправьте его, слышите? Вы обязаны!

      – Я