Тени Королевской впадины. Владимир Михановский

добирался сюда долгим, тернистым путем?.. Вон как дымят закопченные трубы крематория – день и ночь, работа идет там в три смены, и жирная копоть клубами поднимается в весеннее небо…

      Ровно в полдень по удару колокола люди прерывали работу и тянулись к дымящейся кухне получать обед. Этим словом именовалась мутная бурда, в которой плавали редкие кусочки брюквы.

      Талызин, осторожно держа консервную банку со своей порцией, сел на камень поодаль от остальных. Так он делал всегда, чтобы, на случай, если связной все же обнаружится, ему было легче подойти.

      Несколько человек, закончив скучную трапезу, беседовали.

      – Твоему-то, Кузя, сегодня повезло, – сказал негромко кто-то и показал взглядом на Талызина.

      – Он такой же мой, как и твой, – пожал его собеседник плечами. – А в чем повезло-то?

      – Охранник его пожалел – кулаки в ход не пустил. Хлыстом ограничился…

      Ночью Талызин долго ворочался на нарах. Да, он не принадлежит себе и потому должен изо всех сил оберегаться – любых случайностей, любой провокации. Но один, без людей, без их дружеской помощи, он ничего не сделает, ничего не добьется.

      Сон не приходил – его прогнали воспоминания о тревожных слухах, которые поползли по лагерю. Вести из внешнего мира просачивались сюда с трудом, поэтому широкое хождение приобретали всякого рода толки. Больше всего взволновали Талызина упорные разговоры о новом оружии немцев, которое тайно разрабатывается где-то на балтийском побережье, близ Свинемюнде, и сможет внести перелом в ход войны.

      Говорили и о том, что авиация союзников все чаще бомбит территорию Германии.

      …Это случилось в полдень.

      Набирающие силу весенний лучи успешно сражались с остатками снега, который кое-где еще сохранился в ложбинках и выбоинах израненной почвы каменоломни. Камни, мокрые от талой воды, скользили в руках, поэтому обрабатывать и транспортировать их было труднее обычного.

      Послышался отдаленный, словно идущий из-под земли, медленно нарастающий гул.

      – Что это? – спросил Кузьма, напарник Талызина.

      Иван сделал руку козырьком и посмотрел в небо, но оно было чистым, если не считать единственного легкого облачка.

      Заключенные, прислушиваясь к утробному гулу, невольно замедлили работу, однако охранники с помощью окриков и ударов быстро восстановили темп.

      Летели самолеты. Они надвигались с запада, и их было необычно много. Десятки? Сотни?..

      – Немецкие! – с досадой сплюнул Кузьма, ни к кому не обращаясь, и ожесточенно поддел каменный обломок породы ногой, замотанной в немыслимое тряпье.

      Иван покачал головой:

      – Это не немецкие.

      – А ты откуда знаешь?

      – Те гудят прерывисто, а эти – однотонно.

      Это был первый массированный налет авиации союзников на окрестности Гамбурга, где находились крупные военные заводы. Для большего психологического эффекта командование союзников решило провести налет днем.

      Лагерная