Покушение в Варшаве. Ольга Елисеева

велению.

      – Я так и сказала. – Вид у Лизаветы Андревны был решительный и несчастный. – Корпус жандармов – не каучуковая кукла.

      – Так и сказала? – восхитился муж.

      Мадам Бенкендорф кивнула.

      Александр Христофорович помолчал, помялся.

      – Ну ладно, пусть приходит этот Засекин. Я его приму частным образом. И там посмотрим, что делать.

      Лизавета Андреевна просияла.

      – Ты лучше всех!

      «Я знаю».

      – Вытри слезы, – вслух попросил он. – Детей распугала. Ты же знаешь, они сами не свои, когда в доме неладно. Ходят как в воду опущенные. Даже мои племянники. Все за тебя горой. Заколдовала их?

      Лизавета Андревна и сама не любила домашних ссор, выяснений отношений, надутых лиц. Любила, когда все бросаются друг к другу. Когда разговор за столом быстрый, с перескакиванием на знакомые темы, о которых все осведомлены и ничего не надо пояснять. Когда дети лезут на шею, а не отмалчиваются по углам.

      – У меня, наверное, нервы. – Заветное слово.

      – У всех женщин нервы, – утешил муж. – У государыни тоже были нервы. Его величество сказал, чтобы не было никаких нервов. И ничего не стало.

      – Я так не смогу, – серьезно рассудила дама. – Да и она помоложе будет.

      Вот, провинциальное чувство юмора. Вернее, его полное отсутствие.

      – Мать, здесь смеяться нужно было, – пояснил муж. – Ну ладно, черкни пару строк этому Дровосекину, пусть завтра приходит.

* * *

      Катя с нюхательными солями прибежала в будуар матери, жестом выслала горничную и сама стала расчесывать Лизавете Андревне волосы. Густые, как в молодости, черно-каштановые пряди ложились ровно, без завитков.

      Мадам Бенкендорф подносила к лицу то один, то другой пузырек. Фиалка обычно помогала. На губах женщины расплылась нездешняя улыбка, точно она уносилась куда-то далеко-далеко, за леса, горы и синие моря, в тридевятое царство. В такие минуты муж особенно любил смотреть на нее. Но сейчас мать видела одна Катя, осторожно массировавшая ей голову щеткой с енотовым ворсом.

      – Вот-вот, седой! – Лизавета Андревна схватилась за длинный, выбившийся на лоб волос. – Рви скорее!

      «Если все рвать, – подумала Катя, – облысеем».

      – Может быть, пора начать чернить? – вслух сказала она. – Ну не совсем, а смешать сажу с ржавчиной, как раз выйдет твой оттенок.

      – Отец не любит, – сокрушенно вздохнула дама. Рвать-то больно. Наградил Господь конской гривой. Каждый волос толстый и крепко сидит. Аж слезы из глаз.

      – Мало ли чего он не любит! – взвилась Катя. – Пора. Он хоть согласился на просьбу бабушки?

      Лизавета Андревна строго взглянула на дочь.

      – Согласился. Но почему ты думаешь, что он всюду должен вашей родне?

      «Должен», – надулась Катя. Разве не ясно? Так он проявляет заботу по отношению к падчерицам. Она – не Оленка, чтобы всегда во всем вставать на сторону отчима и все ему прощать.

      Был случай в прошлом году в Фале[36], куда Бенкендорф

36

Фаль – имение Бенкендорфа в Лифляндии.