Зарубки Бабы-Яги. Оля Тулянская

у центрального гардероба. Вернулась. Остановилась. Мешки под глазами от недосыпа, волосы шампуня просят. Чертова работа: либо некогда, либо сил уже нет.

      Может, пора бы навсегда из этого ада?

      Кличут нас журналюгами… И что?

      По-моему, очень даже метко. Какая работа, такое и прозвище. Глупо обижаться. Поездишь несколько лет по учреждениям да кантором, пообщаешься с разным людом, и характер закаляется, будь здоров, заматереешь, мало не покажется. Внешне-то, если не захочешь, так и не заметно будет – паинька да и только, а внутри – волчара. С годами, правда, все сложнее становится прятать тяжелый и цепкий взгляд…

      А прятать надо. И особенно на работе. Ну, согласитесь, зачем сразу все карты на стол, кто ж так играет. Порой полезнее дурочкой прикинуться, глазки с поволокой подать, улыбочку отвлекающую нацепить, но бдительность не терять и при необходимости всех на место быстренько поставить, если работе мешают или саботируют.

      Тем утром мне было тоскливо, вокруг непроглядная серость, работать не хотелось, а надо. Приехали к одному дядечке, пожарных дел мастеру. Тема заурядная – техника безопасности при работе с электроприборами и все такое. И как назло, спикер попался из тех, которых снимают часто, востребованные то бишь, а посему мнят они себя профи в телепроизводстве.

      Заметно это с порога: у них в кабинете, где обычно висит портрет президента или известного философа, красуется собственная физиономия. Вот и у этого собственный портрет со стены взирал строго. Смекнула, вздохнула, собирая терпение в кулак. Субъекты эти порядком раздражают, потому как всегда с претензией, мол, я не я, а вы точно никто.

      Оператор Ромик, пофигист и молчун, начал выставлять план на интервью. Дядя заявил, что сидеть будет только в своем большом кресле, переделанным из спецсидения гоночных болидов. Попытались переубедить: кресло слишком высокое, потому в кадре подголовник будет торчать огромными «ушами». Дядя не проникся, настоял на своем. Махнули рукой.

      Дальше больше. За креслом во всю стену висит рекламный плакат его фирмы. И дядя ставит условие – плакат должен быть в кадре.

      – Нам нельзя не проплаченную рекламу в кадр, – взвыл оператор.

      – Другие же снимали! И в эфире было, сам видел, – нагло соврал дядя. Выпендривается, сука. Ладно, посмотрим, что дальше.

      Оператор растерянно посмотрел на меня.

      – А у нас не пройдет, – спокойно ответила я, давая понять, что очень сильно сомневаюсь в его словах.

      – Ну, тогда интервью не будет! – встал в позу дядя.

      Вот индюк самоуверенный. Ты кому тут условие ставишь! С подчиненными права качай. А сейчас здесь моя съемочная площадка, и делать будешь то, что я скажу. Разозлилась.

      Но ему еще милее улыбнулась, молча кивнула оператору, мол, выставляйся, а там решим, и навострила уши. Внимала каждому слову, как волк за добычей следила. Дядя решил, что задавил меня своим мужским эго, и продолжал напыщенно.

      – И не вздумайте меня обмануть. Я все знаю. Перед началом съемки кадр мне на согласование покажите. Я посмотрю. А то скажите, что баннер в кадре, а сами его обрежете.

      – Что