Пролежни судьбы. Владимир Кукин

в вопросе птицы каким-то образом ее коснулось? Она вдова!.. Кольцо-то тут при чем?

      Далее последовал короткий, сдержанный, словесной данью, монолог, но адресованный не мне: она печалилась с собою… откровенно, без утайки и слезливости подробностей, расписывая вечную историю вдовства… Выслушав Татьяну, я переспросил: «А почему кольцо на сдобном пальце?».

      Вверх направив златоносный перст, Татьяна, усмехнувшись, вразумила: «Потому что я – вот такая женщина!».

      Окольцованный «вердикт» упрямо это подтвердил. В течение секунд произошедший настроения скачок изобличил, сколь безжалостно угодливость эмоций Таня подавляет. В этом убедился я, и, несколько позднее, известив ее о статусе своем семейном, на лице у Тани, подконтрольно, возлегал безролевой эмоционально абсолютный штиль…

      Бездушием вопящий театральный треск,

      чтоб ракурс грима наивыгодно потряс.

      Что стоит показной эмоций всплеск,

      афишной вывеской красуясь напоказ.

      Мы молча шли по улице… Затягивалась пыткой пауза…

      Не представляю я, какую же бескомпромиссную работу за молчанием наглядным чувств вершил мозг посвященный, адаптируя прогоном полемическую ношу.

      Надеюсь, Таня, я не останусь вдалеке

      при подведении итогов умственной разрядки?

      Признаюсь честно: сомневаясь, жарюсь на полке…

      Но пасовать не стану, бегством охлаждая пятки.

      Улыбка, осветив лицо, работу завершила. Ни одного вопроса, ни намека разочарования, гнетущего наметки будущего от Татьяны не услышал я. Тема, исчерпав себя, была закрыта, перестав меж нами омрачением существовать.

      Избавившись от груза, скрытно подавлявшего неискренностью, робкими подвижками сюжета, во мне возобладал спокойствием уверенности авторский подъем. Наши руки теплотой переплетения чувствительности пальцев обнимались, словно бы рукопожатием бездомных судеб на распутье, выбором благоволящих заинтересованностью: поиску единого, для жизни оптимизма, – крова…

      Во время доверительного разговора, постоянно нарушая пафоса безоблачную тишь, спускаясь с высоты, резвился странный звук: как будто кто-то, с быстротой неимоверной, изливал на сонную округу жестяную дробь. Ветер полностью отсутствовал, в ритмической импровизации участия не принимая. Сомнения возникали в том, что класс показывает, увлеченный творчеством, ударник-виртуоз…

      Так что же это?

      – Таня, как вы думаете, кто трезвоном металлическим и без оваций сокрушает тишину?

      – Я шума постороннего не слышу…

      Неужели в состоянии полнейшего психического здравия слух потревожил перезвон галлюцинаций психики колоколов? Зрячесть, все же доверяя трезвому наушничеству слуха, по-орлиному прочесывала разнородную ветвистость в поисках источника загадочного звука.

      Частица Божьего признания –

      абсолютный музыкальный слух.

      Но в сердце нет и капли сострадания?

      Не кичись, ты совершенно глух…

      Дятел жизнерадостный, устроившийся