От самого темного сердца. Виктория Селман

енькой, когда тебя перевезли в Лондон. Конечно, ты не ожидала увидеть в столице коршуна. Голубя, воробья, порой малиновку, но никак не хищную птицу.

      – Чем это он занят? – размышляла вслух мама. – Может, заблудился? Бедняжка…

      – Он охотится, – ответила ты – и была права.

      Среди опавшей листвы на батуте беззаботно скакал воробушек. Он был обречен. Коршун камнем упал на жертву, схватил и разодрал на том самом месте, где обычно прыгала ты.

      Восторг сменился ужасом, стиснув, как хищник свою добычу.

      Утолив жажду крови, коршун взмыл в небеса, оставив среди грязных листьев одни только недоеденные лапки. Птичье место преступления.

      Я часто вспоминаю об этом случае как о дурном предзнаменовании. Думаю о наступающей тьме. О грядущем крушении надежд. О непостижимости всего, чему суждено произойти.

      Ты заплакала, всхлипывая и давясь слезами.

      – Все будет хорошо. Бояться нечего, – успокаивала тебя мама.

      Она солгала, Софи. Тебе следовало бояться. И хорошо не стало.

      Глава 1

      Тебе кажется, ты знаешь, как все было. И мне кажется, я знаю. Но что нам на самом деле известно?

      Хочется верить, что в глубине души меня всегда что-то настораживало, не давало покоя. Хотя, если честно, я ничего не подозревала. Конечно, сейчас оглядываюсь назад и гадаю, не было ли то или иное подсказкой, знаком? Но даже если так, то прояснилось все намного позже, а тогда я ничегошеньки не знала. Ничегошеньки.

      Так всегда бывает, когда оглядываешься в прошлое. Воспоминания искажаются, и создается впечатление, что повсюду были расставлены предупредительные флажки, хотя на деле их не было. Сам себе перестаешь верить. Прошлое превращается в череду вопросов «почему?» и бесконечных упреков.

      Почему я не поняла, что происходит? Почему раньше не догадалась?

      Ответ мне известен, хотя от него не легче, а только хуже.

      Никто ничего не видел. Никто ничего не понимал. Не меня одну одурачили.

      Сквозь щель почтового ящика проскальзывает и с глухим стуком падает на коврик письмо. Я тут, рядом: шнурую кроссовки, собралась с духом, чтобы выгулять собаку, готовлюсь выскочить под дождь. Зря я столько выпила накануне… Мучаюсь похмельем. Как обычно, ничего нового.

      Замираю, не разгибаясь, на пальцы намотаны шнурки, глазами прилипла к коричневому плоскому конверту. По имени отправителя понятно, что там.

      Звенящая тишина. Слышу, как дышу, как гудит в ушах, как тяжело стучит сердце.

      По верху конверта красными буквами выбито «Тюрьма Бэттлмаут»; так на ферме клеймят скот.

      Желудок сводит. Сжимаю зубами язык, во рту вкус утреннего кофе смешивается с чем-то отвратительно кислым. Выступивший пот пахнет перегаром.

      Он сбежал всего через полгода заключения. Ловкий фокус.

      Вскрываю конверт и достаю письмо. Мэттью Мелгрену. Подчеркнуто.

      «Мэттью». Как официально, ведь все зовут его Мэтти – мы, пресса, телевизионщики из криминальных шоу. Такие передачи шли по всем каналам.

      Мэтти любого заворожит своей кажущейся нормальностью и обаятельной улыбкой. Красивый, образованный. Убийца, нарушающий все клише. Он не был одиночкой, не был замкнут, имел хорошую работу.

      Подруга у него тоже была, и здесь ничего подозрительного. Недавно на DVD вышел простенький фильм о его взаимоотношениях с моей мамой. Продюсерам прилетело за то, что на роль убийцы они позвали настоящего красавчика. Весь «Твиттер» шумел о том, каким подчеркнуто неотразимым показали Мэтти и как невыносимо это было для родственников его жертв.

      Только встревоженная общественность упустила главное: у него и сейчас нет отбоя от фанаток, которые заваливают его трусиками и порно, и по-настоящему оскорбительным для погибших женщин было бы показать Мэтти отталкивающим, переврать историю. В конце концов, будь он неказистым троллем, едва бы ему удалось привлечь своих жертв, втереться в доверие. Мне ли не знать.

      Мэттью Мелгрену.

      Глаза скользят дальше по тексту, дышать все тяжелее. Дойдя до конца, обращаюсь к маме. Голова раскалывается, во рту пересохло.

      – Я рассталась с Томом. – Нужно говорить не об этом, но я должна собраться с мыслями.

      – Софи, мне так жаль… Что случилось? Хороший вроде парень…

      Фыркаю:

      – Все они поначалу милые.

      Слова повисают в воздухе, вызвав в нашей памяти одно и то же лицо.

      – Он тебя обидел?

      Я смеюсь, но без души.

      – Сказал, что мне нужно чаще носить юбки.

      – Софи, Софи…

      Любому такой ответ показался бы глупостью, но я уверена, что мама меня понимает. Я с такой же уверенностью знала, что она горстями пьет таблетки, еще до того, как зависимость стала отражаться на речи.

      – Ты мне не все сказала, верно?

      Как всегда, мама видит меня насквозь. Какой