Люди как боги (сборник). Сергей Снегов

Спыхальский распорядился водворить его на прежнее место. Мне показалось, что Труб обрадовался моему приходу, хотя ни единым движением крыльев не показал этого. Он скосил на меня угрюмые глаза и что-то проворчал.

      – Как настроение, Труб? Страшные сны не мучают?

      – Не хочу здесь больше, – зарычал он. – Отправьте меня домой. Ненавижу низменных двукрылых, которым вы угождаете.

      – Не все двукрылы, Труб. Попадаются и четырехкрылые.

      – Их тоже ненавижу. Всех ненавижу!

      – А себя любишь?

      Он уставился на меня как на дурака. Я ожидал ответа с такой серьезностью, что он смутился.

      – Не знаю, – сказал он почти вежливо. – Не думал.

      Я похлопал его по плечу и приласкал великолепные перья. Это был чудесный экземпляр настоящего боевого ангела.

      – Глупый ты, Труб! – сказал я от души.

      Он молчал, возбужденно ероша перья. В глазах у него появилась почти человеческая тоска. Но заговорил он с обычной строптивостью:

      – Ты не ответил, человек: когда повезете нас обратно?

      – Подготавливается звездная конференция. Поговорим о формах общения, о межзвездных рейсах и прочем. А после конференции – по домам!

      Он величественно закутался в крылья.

      – Конференции меня не интересуют. Двукрылые пищат о межзвездной торговле. Не терплю торгашей!

      Уже в дверях я спросил:

      – Меня ты терпишь? Заходить к тебе?

      Он хмуро проговорил:

      – Заходи! И товарищи твои… тоже…

      Вечер я провел у Фиолы. Вегажители уже не разбегались в страхе, когда я приходил один. Мне становилось с ними все интересней. Интересней всех была Фиола. Она рассказывала, как идет у них жизнь, а я, особенно не вслушиваясь, любовался ею. Она поймала меня на этом:

      – Почему ты смотришь на меня, Эли?

      – Разве я смотрю?

      – Да. И у тебя тускнеют глаза, когда ты задумываешься.

      – Я этого не знал. Конечно, глазам человека не сравниться с вашими. У нас цвет их один на всю жизнь. Скучноватые, в общем, глаза.

      – Зато у вас прекрасная улыбка, Эли. Когда ты улыбаешься, у меня стучит сердце. Почему ты краснеешь?

      – Ты очень откровенна. У нас это встречается не так часто.

      – Что значит – очень откровенна?

      – Как тебе объяснить? Если у нас кто-то думает, что другой – хороший, он спешит это сказать, чтоб человек порадовался.

      – И у нас так.

      – Вот видишь! А если другой человек плохой – раздражительный, угрюмый, – то мы обычно молчим, чтоб не расстраивать его.

      – Этого я не понимаю. Он должен радоваться, если ему скажут, что он плохой, – он сделает себя лучше.

      – Ну, знаешь! На Земле и машина не радуется, если ее ругают.

      Фиола размышляла. Прекрасная, она становилась еще прекраснее, задумываясь. Глаза у нее превращались в нежно-салатные и разгорались. Когда Фиола поворачивала голову, из тьмы выступали предметы: она освещала их глазами, как огнями. Впрочем, я об этом уже говорил.

      – Скоро мы расстанемся, – сказал я.

      – Тебя