Церковная старина в современной России. Александр Мусин

потребность в восприятии исторических предметов как произведений искусства и религиозных святынь, и Церковь должна была считаться с этой позицией. Однако патриархия абсолютизирует молитвенную предназначенность церковных памятников как единственный источник духовной жизни общества.

      В целом, согласно декларации, процесс передачи может состояться лишь в правовом поле, гарантирующем существование государственных музеев как части системы охраны памятников. Особой заботой государства должна стать судьба организаций культуры, выводимых из храмовых зданий. Однако уже сейчас используемые церковью здания становятся объектом варварских пристроек и поновлений, не согласованных со специалистами и органами надзора. Предлагалось, что еще до начала массовых передач в структуре самой патриархии должны появиться соответствующие органы по охране старины, сотрудничающие с государственной инспекцией.

      В декларации отмечалось, что в области культуры в СССР уже начались насильственные действия. Вместо решающего мнения компетентных комиссий в нарушение союзных и российских законов все совершается постановлениями местных советов, их комитетов и комиссий. Уже выработалась порочная схема принятия решений: наверху договариваются церковные и государственные руководители, решение спускается вниз как обязательное, и начинается борьба специалистов с невежественным произволом местной власти. Письмо появилось накануне того дня, когда президиум Новгородского облсовета принял решение о передаче местной епархии Софийского собора и иконы Знамения Божией Матери.

      Беспокойство интеллигенции вызвало неоднозначную реакцию и в Церкви, и в обществе, и за рубежом. Информационный бюллетень «Service orthodoxe de presse» из своего «прекрасного парижского далека» расценил эту тревогу как ревизию процесса передачи Церкви памятников ее культуры под видом «защиты наследия» [175]. Определенными силами в обществе начал формироваться искаженный образ музейщика и искусствоведа, антицерковно настроенного, материально озабоченного и стремящегося сохранить монополию на использование памятников церковной старины.

      «Августовский путч» и «Преображенская революция» изменили не только политическую физиономию страны, но и ее культурное лицо. События развивались стремительно, их участники не утруждали себя следованием надежной колеей законов и подчинением светофорам инструкций. О порядке в деле передачи патриархии храмов и святынь, как, впрочем, и о порядочности в этой сфере, можно было забыть.

      Осенью 1991 г. Минкульт РСФСР подготовил проект указов Президента о пользовании соборами и храмами в Кремле и в центре Москвы [176]. Первая литургия в Успенском соборе состоялась еще 23 сентября 1990 г. Проект, предложенный патриархией, был более радикален [177]. Патриарх Алексий (Ридигер) упомянул, что Министерство культуры вряд ли может быть правопреемником Министерства Императорского двора, в ведении которого находились кремлевские

175

Service orthodoxe de presse. 1991. № 157.

176

Судьба соборов. Московский Кремль: Церковь и музей выясняют отношения // Московские новости. 1991. № 41.

177

Родимцева И. Путь духовности: музей и церковь. Вместе или врозь? «Последних святых – на улицу?» // Московская правда. 1991. 22 окт.