Сильные духом. Это было под Ровно. Дмитрий Медведев

другого… Сначала пробовали шутить над Королевым, но он не отвечал, поглощенный делом.

      Через час он уже примерил готовый лапоть.

      – Ну-ка, давай посмотрю, – сказал подошедший Сарапулов.

      Взял, повертел лапоть в руках и, не говоря ни слова, унес с собой. Королев не понимал, что бы это значило.

      Сарапулов скоро вернулся и сказал:

      – Товарищ Королев, твоя работа одобрена. Майор Стехов просил сплести ему пару лаптей. Одновременно дал приказание всем командирам взводов выделить по два человека и направить к тебе на обучение.

      – Ну и ну! – удивился «мастер». Он уже примерял второй лапоть. Делал он это сосредоточенно, чувствуя на себе десятки глаз; польщенный таким вниманием, он, однако, не подавал виду, что доволен им.

      Через несколько минут начали подходить «ученики».

      – Вы будете товарищ Королев?

      – Я.

      – Нас послали учиться плести лапти. Собралось восемь учеников.

      – Вы, ребята, не смущайтесь, – сказал им Королев, видя, что не все пришли по доброй воле. – Дело стоящее. Лапоть – старинная русская обувка. Мы сейчас с вами трудности переживаем, босиком приходится бегать. Со своего брата крестьянина сапоги не снимешь, а до фашистов пока не добрались. Что делать?.. Между прочим, сказать вам, лапоть для партизан даже лучше сапога. В сапогах ты стучишь ногой так, что за версту слышно, а возьмите лапти, – он прошелся по лугу, – ну что, слышно? Вот вам и мораль. Лапти – партизанская обувь, я считаю… А теперь перейдем к делу. Берется кора, и от целой коры вдоль вырезывается лыко…

      На первом же уроке бойцы сплели по одному, хотя и некрасивому, лаптю, а через пару дней многие ходили в новеньких лаптях. Так на первое время разрешена была проблема обуви.

      Много нужд было у нас, когда мы оказались в лесу, оторванные от большого мира. Но из всякого положения находился выход. У людей обнаруживались таланты и как раз в тех областях, в которых более всего были нужны. Так произошло с испанцем Ривасом, тем самым, что когда-то растерялся, оказавшись один в лесу.

      Ривас никак не мог найти себе применения в отряде. Он был назначен во взвод, но, будучи человеком физически слабым, не мог нести боевую службу наравне с другими. При переходах он так уставал, что его приходилось сажать на повозку вместе с ранеными. По-русски он не знал почти ни слова. Дел по его специальности авиационного механика пока никаких не было. Впервые в жизни пришлось ему нести караульную службу. Он тяжело переживал свое положение. А тут еще, стоя на посту, он имел привычку строгать перочинным ножом какие-то палочки, нарушая этим устав караульной службы, за что получал замечания. Однажды Риваса забыли сменить. Он так расстроился, что совсем пал духом. Мы ему предложили с первым же самолетом, который к нам придет, отправиться обратно в Москву. Ривас согласился. Но случай все изменил.

      Как-то Ривас увидел, что один партизан возится с испорченным автоматом. Испанец подошел, посмотрел и промолвил, качая головой:

      – Чу-чу! Ремонтир?

      – Вот тебе и «чу-чу», ни черта