Умножение скорби. Наталья Кочегарова

оказались в Алуште в самый разгар бархатного сезона. Нас поселили в одном из старых корпусов в глубине сказочно красивого парка, правда, из удобств в номере был только умывальник, но это было неважно – даже в сверкающем новом ослепительно белом корпусе воду по крымскому обычаю давали по часам.

      На скрытой в тени старых акаций деревянной лоджии стояли плетеные кресла, а почти все пространство скромного номера занимала кровать, застеленная жестким от избытка крахмала бельем – наше первое брачное ложе. Я поняла, что приятно удивила Малышева: я ничего не боялась и ничего не стеснялась – я любила его. Да и знакомство с некоторыми книгами из библиотеки доктора Огородникова сыграло свою роль, не напрасно мы с Наташкой, вооружившись толстенным мюллеровским словарем под насмешливым взглядом Киски: «Вам-то это зачем?!», трудолюбиво изучали азы техники секса, стараясь сопоставить загадочные картинки с английским текстом: каждые двадцать слов – знакомый артикль!

      Крым – волшебная страна, и ничего не было удивительного в том, что наш слегка укороченный санаторно-медовый месяц был похож на сказку: теплое море, уже по-осеннему нежное солнце, хрустально чистый воздух и поспевающий матовый виноград, который продавался на каждом шагу за копейки. И чудо все-таки произошло: Малышев по-настоящему влюбился в меня! Словно диковинное растение под тропическим солнцем, его любовь росла и крепла не по дням, а по часам, я чувствовала это по его взглядам, прикосновениям, и даже по его дыханию, которое иногда замирало в отчетливой тишине южной ночи. Вместе с любовью у него появилось забавлявшее меня чувство собственника: на пляже он был готов загораживать меня газетой от взглядов окружающих, особенно мужчин. А взгляды эти, надо сказать, становились все более пристальными, по мере того, как покрывались золотистым крымским загаром мои ноги и выгорали на солнце и без того светлые пряди длинных волос…

      Когда мы вернулись домой, Малышев получил предложение, от которого, как теперь принято говорить, было невозможно отказаться – поступить в Академию Советской Армии. Надо сказать, что в те времена добровольцев в разведку не брали, но кадры подбирали очень и очень тщательно: красный диплом, отличное знание языка, и, самое главное, необыкновенная коммуникабельность Олега не остались незамеченными. Нет необходимости объяснять, что для мальчика из маленького подмосковного городка это была блестящая возможность. Я довольно быстро перевелась на дневное отделение, и мы переехали в Москву.

      После недолгих поисков нам удалось снять двухкомнатную квартиру в районе Октябрьского поля в одном из тех трехэтажных домов, что строили немецкие военнопленные. Конечно, с нашими доходами это была непозволительная роскошь, но мне было удобно добираться до института, а уж про Малышева и говорить нечего. Деньгами помогали мои родители, потом я устроилась работать на кафедру лаборанткой, Олег подрабатывал переводами, так что концы с концами мы сводили. Больше того, мы даже позволяли