Цугцванг по-русски. Книга 1. 96 отделение милиции г. Москвы. Игорь Можайский

поняла и приготовилась плакать! – с сочувствием подумал Шелестов.

      Раздался стук в дверь и на пороге вырос помощник дежурного.

      – Павел! На выход! – сказал Антон и поднялся со своего места.

      – С вещами! – хохотнул сержант.

      Когда Шелестов последним вышел из своего кабинета, то предусмотрительно плотно закрыл за собою дверь.

      Они втроём вошли в дежурную часть отделения и повернули налево мимо дежурного, равнодушно посмотревшего на них, вошли в узкий коридор, где располагались четыре камеры временно задержанных.

      – Открывай! – Антон ткнул пальцем в камеру №2.

      – Есть! – зазвенев связкой ключей, Лагутин приоткрыл дверь.

      Антон взял за плечо Павла Стечкина, привлёк его к открытой камере.

      – А теперь, смотри!

      Из приоткрытой двери ударил плотно спрессованный, тошнотворный запах перегара и курева, запах немытых тел, тяжёлый дух застарелого пота, кислых человеческих испарений, грязной одежды. Вонь была настолько концентрированная, что у него даже вызвала тошноту и резь в глазах. Если нужно найти применение пословице: «Хоть топор вешай!», то это сюда.

      На полу на корточках сидели задержанные, все в одних носках, а прямо у самой двери два узбека. Над ними, на полуметровом возвышении над полом, стояли двое мужчин, голые тела которых по пояс были густо покрыты татуировками и блестели от пота.

      – Опаньки! Свежачок прибыл! – весело сказал один из них.

      – Начальник! Это ты для нас молодого петушка приволок? – вторил ему другой.

      Парень, тут же, хотел было рвануться назад, но его сзади железной хваткой держал за левую руку сержант, а за правую – Шелестов.

      Один из узбеков вдруг схватил Павла за штанину брюк и визгливо засмеялся.

      – Карашо, начальника! Я в карты играть буду, штаны теперь моя!

      – А новая батинка – моя! – завизжал вдруг второй узбек, и, упав на карачки, вцепился обеими руками в правый ботинок Стечкина.

      Павел повернул голову в сторону Антона, и он увидел его полные животного ужаса остекленевшие глаза. Затем парень собрался было закричать от испуга, но Шелестов, закрыв ему рот ладонью левой руки, рванул от приоткрытой двери и прижал спиной к противоположной от камеры стене.

      – Всё! Хватит! Закрывай! – скомандовал он сержанту.

      – Ты что, сучёнок, решил со мною в игрушки поиграть? А? – прошипел Антон в самое ухо Павлу, крепко зажимая ему рот. – У меня, подонок, нет времени заниматься такими малолетними пидерастами как ты! Я тебя, тварь, сейчас оставлю у этих уголовников на пару минут, и твою свежую, молодую жопу они порвут в мелкие лоскуты! Ты будешь здесь очень популярен! А за десять дней, что я тебе по «сотке» обеспечу, и которые ты проведёшь в этой камере, её вонючие, волосатые обитатели станут тебе почти родными. Ты привыкнешь к зловонию, шуму, тесноте, ночам без темноты, очереди в сортир, и тюремному быту. Ты скоро сам будешь вонять, как эта камера. Хочешь этого, тварь? А? Я ночами не досыпаю,