Детство Темы. Николай Гарин-Михайловский

кредит Тёмы в глазах Иоськи подорван. Он молчит, и Тёма чувствует, что Иоська ему не верит. Тёма не может остаться без поддержки друга в такую тяжелую для себя минуту.

      – Иоська, – говорит он взволнованно, – если ты не уйдешь от меня, я после завтрака принесу тебе сахару.

      Это меняет положение вещей.

      – Сколько кусков? – спрашивает нерешительно Иоська.

      – Два, три, – обещает Тёма.

      – А куда пойдем?

      – За горку! – отвечает Тёма, выбирая самый дальний угол сада. Он понимает, что Иоська не желал бы теперь встретиться с барышнями.

      Они огибают двор, перелезают ограду и идут по самой отдаленной дорожке.

      Тёма взволнован и переполнен всевозможными чувствами.

      – Иоська, – говорит он, – какой ты счастливый, что у тебя нет сестер. Я хотел бы, чтобы у меня ни одной сестры не было. Если б они умерли все вдруг, я ни капельки не плакал бы о них. Знаешь: я попросил бы, чтобы тебя сделали моим братом. Хорошо?!

      Иоська молчит.

      – Иоська, – продолжает Тёма, – я тебя ужасно люблю… так люблю, что, что хочешь, со мной делай…

      Тёма напряженно думает, чем доказать Иоське свою любовь.

      – Хочешь, зарой меня в землю… или, хочешь, плюнь на меня.

      Иоська озадаченно глядит на Тёму.

      – Милый, голубчик, плюнь… Милый, дорогой…

      Тёма бросается Иоське на шею, целует его, обнимает и умоляет плюнуть.

      После долгих колебаний, Иоська осторожно плюет на кончик Тёминой рубахи.

      Край рубахи с плевком Тёма поднимает к лицу и растирает по своей щеке.

      Иоська пораженно и сконфуженно смотрит…

      Тёма убежденно говорит:

      – Вот… вот, как я тебя люблю!

      Друзья подходят к кладбищенской стене, отделяющей дом от старого заброшенного кладбища.

      – Иоська, ты боишься мертвецов? – спрашивает Тёма.

      – Боюсь, – говорит Иоська.

      Тёма предпочел бы похвастаться тем, что он ничего не боится, потому что его отец ничего не боится и что он хочет ничего не бояться, но в такую торжественную минуту он чистосердечно признается, что тоже боится.

      – Кто ж их не боится? – разражается красноречивой тирадой Иоська. – Тут хоть самый первый генерал приди, как они ночью повылазят да рассядутся по стенкам, так и тот убежит. Всякий убежит. Тут побежишь, как за ноги да за плечи тебя хватать станет или вскочит на тебя, да и ну колотить ногами, чтобы вез его, да еще перегнется, да зубы и оскалит; у другого половина лица выгнила, глаз нет. Тут забоишься! Хоть какой, и то…

      – Артемий Николаич, завтракать! – раздается по саду молодой, звонкий голос горничной Тани.

      Из-за деревьев мелькает платье Тани.

      – Пожалуйте завтракать, – говорит горничная, ласково и фамильярно обхватывая Тёму.

      Таня любит Тёму. Она в чистом, светлом ситцевом платье; от нее несет свежестью, густая коса ее аккуратно расчесана, добрые карие глаза смотрят весело и мягко.

      Она дружелюбно ведет за плечи Тёму, наклоняется к его уху и веселым шепотом говорит:

      – Немка плакала!

      Немку,