Костя в средней школе. Евгения Сергеевна Теплова

я тебе говорил! Стоило пригрозить, и он сразу отстал. А она теперь слёзы льёт. «Он не такой, он не такой», – передразнил меня Никита.

      – Всё не совсем так, – ответил я.

      – Учись признавать свои ошибки, – посоветовал Никита.

      И я не стал спорить.

      После урока Никита неожиданно для меня подсел к Вергилии и, видимо, попытался развеселить её, как умел. Я даже понадеялся было на воскресение прежних чувств (всё-таки четыре года не шутка), но Вергилия лишь мотала головой. Я глянул на Матвея – тот смотрел на них, стиснув зубы. Я подошёл к нему:

      – Слушай, она ведь из-за тебя плакала, а не из-за него.

      – Отвали, Куликов, – жёстко попросил Матвей.

      – А из-за чего ей тогда плакать? – не внял я.

      – Не знаю и знать не хочу, – ответил Матвей. – Последний раз по-хорошему прошу – отвали.

      Настаивать было бесполезно, и я отвалил. Что теперь делать, я не представлял. Вместо всеобщего счастья одни разбитые сердца.

      Маруся в тот день догнала меня после уроков:

      – Кость, постой, не знаешь, что с Вергилией? Она мне не стала рассказывать, но, может, ты знаешь?

      Я недолго колебался.

      – Долгая история. Ты не спешишь?

      Маруся покачала головой. И мы свернули в сторону её дома. Это был самый длинный наш разговор после её дня рожденья, а, может, и вообще самый длинный. «Какое же счастье, – думал я, – что есть на свете человек, который всё поймёт как надо, не осудит, не посмеётся, посоветует…» И я пересказал Марусе всю историю.

      – Да-а, – серьёзно протянула она, – ну и кашу ты заварил! Не зря мне никогда не нравились такие спектакли.

      – Ты никогда их и не устраивала, – усмехнулся я.

      – Ну вот на день рожденья, – смутилась Маруся.

      – Что на день рожденья? – заинтересовался я.

      – Я назло тебе надела кулон от Матвея, а потом чуть сквозь пол не провалилась, когда ты стоял у доски, уставившись на него, – она покраснела и договорила совсем тихо: – я тогда думала, что теперь уже точно всё.

      «Что ж, откровенность на откровенность», – решил я.

      – Я тоже так думал. Но Вергилия убедила меня сходить за цветами, а изначально идея – мамина, – признался я. – Я шёл в школу с букетом, но вручил его Наталье Сергеевне.

      – Правда? – рассмеялась Маруся.

      – Да, – кивнул я, – из-за Клещиков.

      Маруся помолчала, набираясь смелости.

      – А что вообще произошло? Тогда ещё, первого сентября. Почему ты даже не подошёл? Очки не понравились? Или причёска?

      Хм, к таким откровенностям я, кажется, ещё не был готов.

      – Ну как ты вообще могла такое подумать! – воскликнул я. – Мне нравятся очки. То есть мне вообще без разницы, в очках ты или без.

      – А что я должна была думать?!

      Я молчал.

      – Так что тогда? – не отступалась Маруся. – Что случилось за лето?

      – Ты выросла, – трагически сказал я.

      – В каком смысле? Тебе не нравятся высокие? – Маруся стала пунцовой. Мы оба были как два помидора. Но это был нужный разговор.

      – Ну