И залпы башенных орудий…. Валерий Петрович Большаков

и маленьких. Было заметно, что у бесполых себумов особый интерес вызывали детородные органы.

      Середа, оледенев, прошелся между чистенькими голубыми столиками. На одном лежало годовалое дитя, предмет чьих-то недавних забот и ласк, не вскрытое даже, а грубо разделанное, как тушка поросенка. А соседний столик занимало чучело пятилетней девочки – таксидермист очень старательно передал изумление в расширенных глазенках. Девочка стояла, выпятив животик и раскинув ручки, две короткие косички забавно торчали в стороны.

      – Боже! – охнул Григорян. – Она еще живая!

      Середа бросился к пилоту и будто споткнулся о взгляд женщины, распростертой на металлическом столе. В круглых яблоках глаз меркла бесконечная мука, а то, что глядела женщина, понять можно было не сразу – на теле отсутствовала кожа. Совсем. Крови тоже не было – вескусианские умельцы так грамотно удалили эпителий, что не повредили ни единого сосуда. Блестели красные мышцы, проглядывали сизые связки, оскал безгубых челюстей пугал.

      – Ей же больно! – орал Григорян. – Таппи! Таппи!

      В дверях замаячил Нупуру.

      – Таппи! – завопил Анастас. – Мигом в бот! Волоки реанимационный блок! Большой! И включи витализационную камеру, пусть входит в режим! В капсуле наберешь два белых колечка – подряд, синее и красное!

      – Понял! – донеслось из коридора, куда пулей выскочил Таппи.

      – Боже, боже… – стонал Григорян, хватая себя за щеки.

      – С-себумы – не воины, – вынес вердикт Гумм.

      – Гумм, – попросил Середа, с трудом разжимая стиснутые зубы, – будь другом, сними все это на мета-визирку. Пусть все наши долбаные миротворцы увидят, с кем они не желают воевать!

      Примчался Таппи. Хватая воздух ртом, протянул реанимационный блок. Григорян торопливо разложил его, блок надулся в прозрачный цилиндр, по его стенкам потек целебный раствор.

      – Виктор… – слабым голосом позвал Анастас.

      – Иду, – откликнулся Середа.

      Вдвоем с пилотом он освободил руки и ноги несчастной женщины от фиксаторов и осторожно поднял трепещущее тело. В горле подопытной забулькало, между зубов просочилась кровь с языка, искусанного в приступах язвящей боли.

      – Ма-ма… – прохрипела женщина. – Т-таня… м-ня… Та-ня…

      – Потерпи, миленькая, – шептал Середа, – потерпи… Сейчас тебе станет легче… Вон, какое сердечко здоровое… Сейчас, Танечка…

      Вряд ли женщина различала его слова, но сам тон ее успокоил. А может, подействовала родная речь?

      Григорян с Середой уложили женщину в реанимационный блок и закрыли его. Раствор побежал живее, обволакивая судорожно вздрагивающие мышцы, обезболивая и унимая трепет истерзанного тела.

      Таппи махом настроил блок и вывел на экранчик зеленые зигзаги и синие мнемографики.

      – Такая боль… – пробормотал он.

      Середа шагнул к двери и поманил за собой Григоряна.

      – Пошли, гуманоид, – произнес он ровным голосом.

      Вернувшись в ходовую рубку, Виктор спросил приплевшегося пилота:

      – Как