Сероводород. Валентин Николаевич Пичугин

Мавзолее, видел.

      – Как он?

      – А что ему будет, он же неживой.

      – Так у нас, сынок, не выбирают кого обижать. Им что живой, что мёртвый, – она беззвучно пошевелила губами.

      – Да кому им, бабушка? – ему отчего-то стало жаль её.

      – Им, супостатам, – пояснила старушка, полагая, что человек из столицы обязан её понять.

      – Вас кто-то обидел? – он участливо взял её маленькие сухие ладони в свои.

      И тут произошло неожиданное. Бабушка тихо и беззвучно заплакала. Редкие слёзы покатились по изъеденным морщинами щекам, срываясь скорбными каплями на вытертые до блеска рукава.

      Генка растерялся, ему стало не по себе:

      – Кто обидел? Расскажите, мы сейчас разберёмся.

      – Любка, – еле слышно прошептала она, вытирая слёзы скомканным в ладони платком.

      – Любка, это кто? Дочь?

      – Нет. Продавщица в магазине.

      – Пойдёмте в магазин, а по дороге вы мне всё расскажете, – Генка взял её под руку, и они медленно направились к центру. Рассказ женщины был печален, а содержание – омерзительно, если, конечно, в силу возраста она ничего не перепутала.

      – Сейчас мы с вами всё проверим, а дальше будем делать так, как я сказал. Договорились?

      Его пожилая попутчица послушно кивнула головой и достала из кармана видавший виды кошелёк. Они пересчитали деньги, а для верности Генка сфотографировал три пятитысячные купюры и снова вернул их назад.

      – Всё, баба Дуня, идите и делайте, как договорились. А я приду следом и буду наблюдать.

      Войдя в магазин за старушкой, он, держась на почтительном расстоянии за своей «подопечной», наблюдал, как бабушка, сделав необходимые покупки, подошла к стойке и положила оранжевую купюру на кассовую тарелку. Ловкие руки продавщицы, ухватив пакет с гречкой, неуловимым движением вспороли ногтями целлофановую упаковку, и крупа тонким ручейком заструилась на чёрную транспортерную ленту подачи корзины. Баба Дуня всплеснула руками, бросившись ловить содержимое. Именно в этот момент едва уловимым движением её банкнота была «приватизирована» хваткой «торгашкой». Порванный пакет перекочевал в полиэтиленовый мешок, завершая собой виртуозный номер работника прилавка.

      – С вас тысяча четыреста рублей.

      Бабушка стояла, ожидая сдачи. Пауза, которую взяла мошенница, была достойна игры лучших актёров театральных подмостков.

      – Бабушка, вы меня слышите? – нависла над жертвой бессовестная бабёнка.

      – Дочка, да как же это? Я ведь положила деньги, – лепетала старушка, забыв о Генкиных наставлениях. Горючие слёзы снова предательски засверкали в уголках глаз.

      – Если отказываетесь платить, я вызову полицию, – дожимала ситуацию заглавная героиня, добиваясь эффекта «момента истины».

      – Да, пожалуй, вы правы. Надо вызывать полицию и пригласить понятых, – выход на сцену Геннадия был неожиданным, но не сногсшибательным для аферистки.

      – А вы ещё кто такой? – она прищурила жирно обведённые чёрным карандашом глаза, переключая