Мы обнимем смерть. Девин Мэдсон

слышит. Проклятье, куда же я положил Боэзия?

      – Слышит? Сквозь такой дождь?

      – Ты сама попробуй, если не веришь.

      Я надолго засмотрелась на льющийся дождь через щель между шторками. Разумеется, он меня не услышит, что бы ни говорил старик. Если вывалиться на дорогу и найти канаву, где спрятаться, то мне даже и бежать не придется.

      – Слушай, – прервал мои мысли старик. – Собралась бежать, так беги. Нечего раздумывать попусту, только раздражаешь своим шумом.

      – Тогда помоги мне сбежать.

      – Нет.

      – Почему? Я могу прикончить тебя одним пинком.

      – Какой ногой? Где стрела или той, что без?

      Он закончил складывать свои свитки, взял перо, чистый лист и начал царапать что-то на кисианском. Говорим мы с ними на одном языке, но я не понимала ни единого знака их письменности.

      Я опять перевела взгляд на дыру.

      «Мы застряли здесь, Касс. Смирись. Может, это и к лучшему».

      – Вот, послушай свою подругу, – сказал старик. – Она умнее тебя.

      – Что ты сказал?

      – Я сказал, что твоя компаньонка умнее тебя. Если б ты ее больше слушала, может, и не валялась бы вся в крови рядом с моими бумагами.

      – Что за компаньонка?

      Продолжая писать, он свободной рукой постучал по своей голове.

      Я напряглась как натянутая тетива лука.

      – Откуда ты знаешь?

      Старик протянул руку, из короткого рукава выглянуло запястье. В тусклом свете фонаря я увидела красноватый знак – изгибавшаяся змеей линия.

      – Ты обжегся чем-то железным?

      – Нет, я с этим родился.

      – А что это?

      – Если не знаешь, тебя ждет сюрприз.

      Императрица Хана заставила меня показать запястье там, в Кое, и была удивлена, увидев, что оно чистое. Капитан Энеас тоже.

      Старик снова положил руку на колени. Он, как и хозяин, заставлял меня безотчетно чувствовать себя в невыгодном положении, и не только из-за поврежденной ноги. Он знал что-то неизвестное мне, а его скучающий высокомерный тон раздражал так же, как и хозяйский.

      – Почему тогда ты торчишь здесь, а не едешь в теплой сухой карете? – спросила я.

      – Торчу здесь? – Он впервые оторвал взгляд от бумаг. – Я решил ехать здесь, чтобы не оставаться с тобой. А потом ты вылезла и вся промокла в воде и моче, а здоровье молодой госпожи, разумеется, куда важнее моего. Хозяин не мог допустить, чтобы она вымокла, простыла и умерла, потому-то старому Кочо и приходится иметь дело с тобой. И подумать только, я едва не остался дома. Я уже становлюсь совсем старым, слишком дряхлым, чтобы разбираться с подобными приобретениями, хотя прочие в большинстве не такие грязные сквернословы. И это лишний раз доказывает, что внешнее не всегда соответствует внутреннему.

      Он вернулся к своим бумагам, но слова старика меня больно задели, и я в него плюнула. Целила в лицо, но старик вспыхнул гневом, когда слюна шлепнулась на его бумагу. Я осталась вполне довольной. Не сказав ни слова,