Один. Константин Исааков

больно.

      Билкины проблемы с русским языком придавали её словам какую-то особую, щемящую странность, которую 12-летнему мальчику, пусть даже очень «книжному», скорее всего, оценить было невозможно, но… это было так трогательно… Теперь он, взрослый, увенчанный многодесятилетним читательским опытом, мог бы, наверное, разглядеть в ней удивительную, почти жертвенную доверчивость и ещё много чего, тогда же… тогда Лёше было просто очень жалко девочку.

      Хотя нет, к этому примешивалась ещё и с трудом осознаваемая нежность, которая, по сути, была радостью отзыва: ты гладишь – тебе в ответ улыбаются.

      Билка вскоре привыкла к этим его выпрошенным и вполне невинным ласкам и действительно каждый раз благодарно улыбалась. Ему же именно эта благодарная её улыбка доставляла самое большое, до конца ещё не осознаваемое, но невыразимое удовольствие. Он прикасался к её коже бережно, будто боясь нарушить тонкий покров.

      – Ты хорошо делаешь, ты добрый, ты не как братья, – повторяла она. И подставляла то щёчку, то ушко, то спинку.

      При этом ему ни разу не пришло в голову поцеловать её – поцелуи явно не входили в «условия игры». Но сама игра заходила всё дальше. Он уже гладил её животик, и это ей очень нравилось, а в какой-то момент, поддавшись невнятному, но неудержимому влечению или… просто любопытству, он приспустил её трусики. На тоненьких девчоночьи бёдрах эти трусики выглядели какой-то неуместной тряпочкой. А Билка, ничуть не смутившись, несколько секунд продолжала всё так же тихо улыбаться. Потом задала как бы сразу два вопроса:

      – А ты мне больно не сделаешь?

      – А твоя бабушка не войдёт?

      Он не ответил ни на один. Тогда она совершенно по-женски (как подумал бы взрослый Лёша!) стянула трусики на одну ногу и с удивительной грацией раскинулась на постели, представляя собою образ полнейшего, безоговорочного доверия. Он прикасался к этому чуду с тем благоговением и трепетностью, на которые только способен 12-летний мальчишка, ещё не познавший женщину да и не готовый к этому познанию.

      «Там, оказывается, когда гладят, бывает совсем не больно, а приятно, – говорила она ему, – и ты не бойся, потому что я не боюсь. А братьям я больше не разрешу там трогать – кричать буду, на весь дом…».

      Прошло лето, наступило 1 сентября, Билку отдали в 1-й класс, в её школе была продлёнка, и от бабушкиных услуг отказались.

      А лет через пять старенькая уже его бабушка вдруг сообщила Лёше заговорщицким тоном, что встретила на улице Билку.

      – Такая красавица стала! Обещала завтра ко мне часам к 6-ти заглянуть. Приходи – повидаетесь. Вы ведь… дружили…

      Он не пришёл. Испугался.

      14. Тото

      Толик и Тоня были второгодники. К тому же, из другой школы. В его 9-м «В» они появились не 1 сентября, а только через неделю после начала учебного года. Ходили разговоры, что в «А» и «Б» классы их почему-то не хотели принимать, и только добросердечная их классоводша Аннсильна сжалилась