Мои литературные святцы. Геннадий Красухин

настаивал на прославлении полководца-главковерха, читать публично стихи, вроде этого:

      Календари не отмечали

      Шестнадцатое октября,

      Но москвичам в тот день – едва ли

      Им было до календаря.

      Всё переоценивалось строго,

      Закон звериный был как нож.

      Искали хлеба на дорогу,

      А книги ставили ни в грош.

      Хотелось жить, хотелось плакать,

      Хотелось выиграть войну.

      И забывали Пастернака,

      Как забывают тишину.

      Стараясь выбраться из тины,

      Шли в полированной красе

      Осатаневшие машины

      По всем незападным шоссе.

      Казалось, что лавина злая

      Сметёт Москву и мир затем.

      И заграница, замирая,

      Молилась на Московский Кремль.

      Там, но открытый всем, однако,

      Встал воплотивший трезвый век

      Суровый жёсткий человек,

      Не понимавший Пастернака.

      Мало того, что стихотворение называлось «16 октября», то есть датой, которую хотели вытравить из сознания советских людей. Кто из живших тогда москвичей не помнит той паники, которая охватила многих, бежавших из Москвы 16 октября 1941 года, не поверив пропаганде, что Москва сдана не будет. Мало этого! Стихотворение заканчивается характеристикой Сталина, нисколько не совпадавшей с тем, каким рисовали вождя советские художники.

      Потом уже найдутся писатели и подробно опишут смывающихся из Москвы номенклатурщиков, теряющих свой багаж в жуткой толчее штурмующих железнодорожные вагоны. Вспомнят и удирающие грузовики, на которые впрыгивали на ходу, освобождая для себя место – выкидывая из кузова мешки и баулы. И белых от страха, беспорядочно снующих туда-сюда людей, которым не достался никакой транспорт.

      Но Коржавин был первым. Его стихотворение написано в 1945 году.

      Думаю, что в определении наказания ему всё решила характеристика Сталина, которую тот, возможно, прочёл. Вполне вероятно, что ему показали стихи, как показали некогда стихотворение Мандельштама. И Сталин ничего в коржавинской характеристике не понял, кроме того, что он не понимает Пастернака.

      Отсюда и сравнительная мягкость наказания. Подержав Эмку в институте Сербского, его приговорили к ссылке в Сибирь, где он провёл три года и откуда был выслан в Караганду. Там он работал в шахте и окончил горный техникум.

      В 1954-м его амнистировали. Он вернулся в Москву, получил в 1956-м полную реабилитацию. И в 1959 году окончил Литературный институт.

      Он мне говорил, что в том стихотворении не осуждал Сталина. Не мог, потому что был сталинистом по своим взглядам. А врать Коржавин не умел физически.

      Да и по его поэзии это видно. Он избавлялся от политической наивности и описывал процесс своего освобождения от неё. Поэтому и после Сталина печатать его не стремились.

      Когда