Камчатские лоси. Длинными Камчатскими тропами. Александр Северодонецкий

чуть быстрее, чем там, на «материке», вся жизнь жителей полуострова всецело привязана к авиации, так как практически другого, тем более такого надежного и более практичного вида транспорта и нет здесь. Поэтому вся камчатская жизнь состоит из мимолетных минутных аэропортовских встреч и таких же быстрых прощаний под гул раскручивающихся винтов, прибывающих или отлетающих самолетов, или набирающих обороты мощных турбин вертолёта…

      И вот, часто прощаясь с коллегами, с друзьями или с товарищами он тогда ведь как-то надеялся еще, что не забудут они его, что не покинут они его. Он полагал, и он предполагал, что хоть весточку, иногда тоненькую открытку к Новому году, хоть не значительную весточку, хоть минутный звоночек по современной сотовой связи, которой ведь буквально пять лет назад и не было здесь на Камчатке, чтобы услышать и весточку об их житии бытии ему получить…

      А, сколько вместе пережито, сколько написано приказов, сколько составлено документов и самоотчетов для их врачебных категорий, сколько состоялось ужинов и обедов по поводу и без повода, сколько вместе преодолено в его жизни здесь на Камчатке и вот теперь это его одиночество…

      Да всегдашнее наше одиночество…

      Суть самого человека, вероятно в том, особенно всех творческих людей, всех, кто работает вот с таким материалам, как сам человек и для врача, и для творца того же артиста абсолютно одинакова. Все мы работаем с человеком, с тем особым и не разгаданным человеческим материалом и все мы такие разные, и в своих поступках, и в своих словах такие ведь мы не предсказуемые, и затем со временем все мы обречены на полное одиночество и, это нужно когда-то понять и нам осознать да, может если это возможно и смириться со всем этим. Именно смириться со своим здешним одиночеством в своём сознании Александр Володин никак и не мог. Так как с каждым из своих знакомых часто, как бы продолжал начатый им длинный разговор и ему не было конца, и оттуда, из далека со своей Камчатки он, как бы видел и их жизнь, и всё их внутреннее существо, и явственно понимал, каким иногда человек становится мелким и таким еще никчемным перед, складывающимися в жизни обстоятельствами, в которые его ставит мировое Время и все окружающего нас Космическое Пространство. А, многих ведь уж затем еще и здоровье, и само семейное окружение держало в таких зажатых до боли в душе тисках, что они уже не могли из них, никак и вырваться.

      И его нисколько теперь не удивлял тот поступок престарелого Льва Толстого, когда он бросил свой родной дом и ушел на далекий железнодорожный вокзал, чтобы там и навсегда умереть, а других то вокзалов и не было. И ему пришлось уйти буквально в никуда из своего родного ему дома, чтобы умереть на не ведомом ему полустанке, лишь бы освободиться от «пут» его личного быта, так связывавших его, лишь бы самому еще раз в жизни ощутить последний предсмертный абсолютно свободный полет своей души. Даже будучи довольно пожилым, его творческой и натруженной душе хотелось полной и той особой абсолютной свободы творчества, которой