Большой букет подснежников. Игорь Смольников

была довольно длинной, но узкой и упиралась в пол-окна. Другая половина принадлежала соседке, которая имела с нами общую прихожую.

      – Вы старайтесь её обходить, – сказал про соседку дядя Сева. – Она вроде минного поля.

      Но сам, похоже, был рад, что теперь по соседству с «минным полем» имеет такое подкрепление, как наш шумный взвод.

      Соседка и впрямь оказалась «взрывчатой» и вредной, но не о ней речь.

      Не буду много распространяться и о родственниках моей тётушки. Через день или два после нашего вселения в комнату дяди Севы они встретились с тётушкой и выразили удовлетворение, что всё так удачно сложилось; а у них, уверяли они, никак было нельзя.

      Я и тогда не вдавался в то, почему нельзя, – сейчас и подавно не хочу. Пишу я не обвинение, а рассказ о хорошем человеке. Но должен между тем добавить, что через некоторое время они вообще покинули Куйбышев – тогда фронт приближался к Сталинграду. Уехали в Ташкент. Подальше от опасности.

      Свою драгоценную квартиру (у них была отдельная квартира) они поручили моей тётушке – она всё же приходилась им родственницей. Надо ведь было кому-то квартиру оберегать и сохранять.

      Нам, понятно, это было на руку. Мы несколько разгрузили свой «пенал». Но моё отношение к этим людям не изменилось.

      Повторяю, не о них я пишу, а о дяде Севе. О них же упоминаю лишь потому, что из общей «песни» слова обо всём этом тоже не выкинешь. Да и помогают подобные «родственники» и «патриоты» лучше понять и оценить таких людей, как дядя Сева.

      Мы прожили с ним до лета 1942 года. Всё это время он ходил на работу в свою газету, а свободные часы проводил на военной подготовке. То есть свободного времени у него, по существу, не оставалось.

      Он был сугубо штатским, мирным человеком, уже не очень молодым, с какой-то застарелой хворью. Военная подготовка давалась ему нелегко. Сам он с юмором рассказывал вечером у кухонного стола, на котором его всегда ждал ужин, как нынче швырял гранату (да не дошвырнул) или как полз по-пластунски под колючей проволокой (и порвал пальто)… Это было не очень смешно, потому что приходил он с этих занятий до предела вымотанный, съедал свой ужин и сразу засыпал.

      Наш дом на улице Фрунзе в Куйбышеве. (Здесь и далее рисунки автора).

      Надо ещё заметить, что то ли из-за своего здоровья, то ли из-за работы дядя Сева имел бронь. И вот эта бронь, ради которой некоторые личности шли на всё, была самой главной отравой его жизни. Он рвался на фронт – а его не пускали. Он писал заявления и в военкомат, и своему начальству, а ему отказывали.

      Но, несмотря ни на что, дядя Сева всю осень, зиму и весну ходил на военную подготовку, чтобы иметь, как он говорил, главный козырь. Ведь в военкомате с ним не желали разговаривать не только потому, что он был немолод, имел бронь и был негоден к строевой, но и потому, что у него не было никакой военной подготовки.

      – Ничего, – посмеивался довольный дядя Сева, – скоро я буду настоящим пехотинцем. Тяжело в ученье – легко в бою. Верно? Кто это сказал?

      Он всегда обращался