Дело о лазоревом письме. Юлия Латынина

в столицу: весь в болячках, ухо драное, – вот болячки вздулись, и он помер. Нежный дядя ругался: лучше бы, говорит, ко мне корабль вернулся, чем этот оболтус!

      – Страсть к стяжанию, – сказал кто-то, – губит тела и души. Море боги сделали для рыб, а не для людей, нечего по морю-то плавать.

      – А еще кто-нибудь спасся?

      – Еще один человек спасся, хозяин корабля – Ахсай.

      – А ведь этого Ахсая вчера ночью убили: эк их всех!

      Кто-то кинул в посланника редькой, но не попал.

      Тут ворота закрылись, скрыв от толпы фонтаны и флигеля, и паланкин с желтым знаменем и зеленым кругом, на котором черные точки складывались в уже знакомую Шавашу надпись: «Государство есть общество, употребляющее деньги».

* * *

      Когда стемнело и на вершине стены зажгли масляные плошки, Шаваш обошел стену кругом, взобрался на орех и спрыгнул в дивный ночной сад, полный неясными шорохами и дальними вскриками гостей.

      Шаваш забился под куст и стал смотреть.

      Красные факелы отражались в черной, как оникс, воде прудов, и белые лебеди, разбуженные музыкой и шумом, плавали за лодками, в которых сидели нарядные люди, и яства на столе были такие редкие, что даже поглядеть, не то что съесть, боязно.

      Веселье разгоралось все сильней и сильней: засвистели флейты, чиновники стали хватать девиц и крутить их вокруг головы, юбки девиц разлетались так, что видны были их белые бедра. Один из чиновников упал, а девица на него села.

      – Гасите факелы, – закричал кто-то.

      Шаваш испугался, что все дело кончится общей свалкой, как у них в деревне.

      Но тут Шаваш заметил, как господин Андарз, в длинном шелковом платье, покинув пирующих, засеменил в сопровождении спутницы к мраморному гроту, увитому струящимися по воздуху лентами и зеленью. Мгновение, – Шаваш скользнул, как белка, меж кустов, меж известковой стеной и плетьми ипомеи и оказался в темном гроте раньше ничего не заметившего Андарза.

      Господин Андарз и его спутница вошли в грот. Императорский наставник укрепил фонарь в форме персикового цветка, бывший с ним, на серебряной подставке, а девица села на край розового ложа и принялась стаскивать с себя юбку.

      – Ой, – вдруг сказала девица, – тут кто-то есть.

      – Да кто тут может быть! – сказал Андарз.

      – Опять эти ваши выдумки, – капризно сказала девица.

      Андарз, усмехнувшись, взял фонарь и наклонился над ложем: действительно, под розовым одеялом, обшитым кружевами, лежало что-то некрупное. Лежало и дышало.

      – Тьфу, – сказал Андарз, – эти ручные лисицы.

      Девица сняла одеяло.

      На шелковом матрасике, расшитом цветами и травами, свернувшись в клубочек, спал грязный уличный мальчишка.

      – Ах! – сказала девица.

      – Голубчик, – сказал императорский наставник, – ты что тут делаешь?

      Мальчишка что-то пробурчал во сне и перевернулся на другой бок.

      Господин Андарз взял со стола ведерко с холодной водой, в котором плавала