Прокаженные. История лепрозория. Георгий Иванович Шилин

из них человек приспосабливается по-своему. Впусти в человека чужую проказу – крышка. С двумя проказами – чужой и своей – человек никогда не справится».

      И вот из боязни, что к нему «прилепится» чужая проказа, Арлюк стал избегать общения с другими больными. В одно из посещений доктора Туркеева он сказал ему:

      – Теперь я, доктор, чистый, разрешите мне занять комнату на здоровом дворе.

      – На здоровом дворе? А разве тебе здесь плохо живется? Чего это тебе туда захотелось?

      – Да так, доктор, боюсь заразиться. Прилепится второй раз – значит, аминь!

      – Постой, батенька, что это ты говоришь? Заразиться? Чем заразиться? Прежде всего – ясность: почему ты так думаешь?

      Очки доктора Туркеева поползли на лоб, и он заморгал глазами, стараясь понять мысль этого странного человека.

      – Как чем, доктор, – изумился тот, – ясно, боль здесь одна – проказа.

      – Постой, батенька, это как же? Да ведь ты ж сам еще такой… почти такой, – поправился он.

      – Я знаю, но я ведь уже выздоровел и не хочу, чтобы прилепилась ко мне чужая хворь.

      – Вон как, – пробормотал Туркеев, – странно. Но, батенька мой, у нас на здоровом дворе помещений нет, да если и были бы, я не мог бы этого сделать… Это – чушь, ты нелепость говоришь, голубчик. Вот когда кончится над тобой наблюдение, тогда мы и выпишем тебя совсем.

      Этой странной философией Арлюка заинтересовался Протасов. Ему показалось: в ней есть некая доля правды. Если Арлюк настаивает на ней, то, по-видимому, так повелевает ему инстинкт самосохранения, а следовательно, для этого есть какие-то основания. Несмотря на то, что Арлюк уклонялся от встреч, Протасов все же продолжал интересоваться историей выздоровления Арлюка. Один раз он встретил его на больном дворе и еще издали закричал:

      – Стой!

      Арлюк остановился.

      – Я дальше не сделаю к тебе ни шагу. Ты согласен говорить со мной вот так, на расстоянии десяти шагов?

      – А что ты хочешь?

      – Я хочу задать тебе несколько вопросов.

      – Ладно, говори.

      Протасов вынул книжку.

      – Прежде чем ответить, ты хорошенько подумай, на ветер слов не бросай. Это дело серьезное.

      – Я же тебе все рассказывал.

      – Нет, еще не все.

      – Что же еще?

      – Ел ли ты какую-нибудь траву месяца за три до того, как начал выздоравливать, ну, например, дикий чеснок?

      – Дикий чеснок… как будто бы ел.

      Протасов торжественно отметил это в своей книжке.

      – Когда купаешься, какую воду ты больше уважаешь, чуть теплую или почти горячую?

      – Какую придется.

      – Ну, а если тебе дадут ту или другую – какую ты выберешь?

      – Все едино.

      – Значит, тебе безразлично?

      – Все едино.

      Так они стояли на расстоянии десяти шагов друг от друга, перебрасывались отрывистыми фразами, которые казались нелепыми и смешными обитателям лепрозория. Но для Протасова все эти никому не нужные детали имели ничуть не