Расскажите о себе. Рассказы. Ирина Зелинская

не было. Нужно было принимать решение, но любую мысль о нем голова выбрасывала, как выбрасывает вода воздушный пузырь. Лишь бы жил, а там придумаем что-нибудь, выкарабкаемся, выходим, починим. Надя, как утопающий, из последних сил хваталась за призрачную возможность нормальной жизни. Следовала дурацкому, наивному убеждению в хорошем конце, которого быть не может: «Верую, ибо абсурдно». Чтобы было как раньше: с прогулками вдоль залива, с разговорами с собачниками, с покупкой игрушек и вкусняшек, с выездами на природу. И пускай, как раньше, разносит квартиру. Кто в ней бывает?! Всю сознательную жизнь одна. Ладно бы ещё работой горела, так нет, утомленно чадила, ни себя, ни других не радуя. Перекладывала бумажки, писала шаблонные письма, раздавала бессмысленные поручения паре коллег, просиживающих штаны на нижней ступени карьерной лестницы. Хождение в офис воспринималось как физиологический процесс, который почему-то нельзя отменить. Но можно перенести или пропустить.

      Вместо семьи – собака. Ни родителей, ни детей, личная жизнь по случаю. Раньше на что-то надеялась, пыталась вить гнездо. Как в сказке, трижды начинала. Но первая любовь опожарила и сгорела в юности, вторая раскололась из-за обоюдного непонимания, третья сама по себе иссохла. Мужа не было. Так, временные сожители. И слово-то какое мерзкое, протокольное – сожитель.

      Нет уж, все правильно. Лучше собака. Безусловная любовь. Абсолютная. Никто и никогда так не любил, как собака. Даже родители. Те всегда любят в ребенке себя, надеются увидеть в нем свою лучшую версию. И потом предъявляют счет за все твои промахи, за то, что не оправдал ожиданий. Бывает, наверное, и по-другому, но в жизни ничего подобного не встречалось. А собака была воплощением настоящей любви. И сейчас это сокровище истаивало на глазах. Как во сне о дорогом человеке, которого обнимаешь изо всех сил, надеясь удержать, а потом просыпаешься, обминая скомканное и зарёванное одеяло. Собака умирала, и Надя не понимала, что можно сделать, чтобы это остановить. И не к кому было обратиться за помощью, некому было даже поплакаться, потому что наперед известны все реплики: «Лучше бы ребенка родила. Глупо так переживать из-за животного». Кто никогда не терял собаку, тот не поймет.

      Надя уложила в сумку контейнеры с ненужной едой, которую каждый раз возвращали назад не тронутой: «не ест». Надела солнцезащитные очки, чтобы не показывать глаз, за очередную ночь нарёванных и уставших от чтения медицинских статей в интернете, и закрыла за собой дверь, как закрывают крышку гроба. Всё. Конец.

      В метро час пик. Ухнуло в ушах тоннельным гулом. Люди набивались в вагон, застывая в самых причудливых позах. Надя смотрела на свое вывернутое запястье и бамбуковые пальцы, вцепившиеся в поручень. Переживания изглодали ее немногим меньше, чем болезнь собаку. По манжете толстовки ползла божья коровка. Надя кое-как высвободила вторую руку и прислонила трап указательного пальца