Через годы и испытания. Борис Леонидович Кузнецов

была огорожена площадка, на которой разгружали жмых для коров. Мы, пацаны, пролезали под забором и «воровали» по кусочку жмыха. Он казался вкусной едой. Площадку вскоре ликвидировали. С едой стало хуже.

      Семья разрасталась, в ноябре 1941 года появился младший брат – Сергей. До войны родители приобрели комод, утюг, будильник, патефон, кухонную утварь и радиопродуктор.

      1941-й грозный год. К октябрю фашистская армия приблизилась к Москве на расстояние до 18 км, и немецкие командиры уже видели в бинокли Кремль.

      В сентябре 1941 года я впервые увидел отца в шинели и буденовке… Он уехал в Свердловск, потом на фронт. Но через два или три дня он вернулся в Шалю и продолжил работать председателем Шалинского райисполкома.

      …В октябре 1941 года наступление немцев продолжалось. Юрий Левитан своим стальным голосом доводил до населения СССР «… От Советского информбюро… вчера наши войска оставили города…»

      Устоит или не устоит Москва? Эта тревога снедала даже до нас, детей.

      Однажды я слышал разговор отца и матери. Отец говорил, если немцы возьмут Москву и двинутся на Урал, мы уйдем партизанить в леса…

      Наша семья жила на втором этаже бревенчатого двухэтажного дома, где мы занимали две комнаты, одна из которых была кухней, столовой и спальней. Поднимались на второй этаж мы по длинной лестнице.

      Детсад неделями не работал. Нечем было кормить детей.

      Многие дети и подростки потеряли отцов и искали работу. Мать устроилась на работу и пришлось взять девушку в нашу семью заниматься детьми. Девушка была из деревни. Когда родители уходили на работу, к ней по лестнице поднимался обросший молодой человек в шинели. Девушка давала ему еды. Они были, видимо, из одной деревни. От человека в шинели пахло сеном. Он жил на сеновале. Потом его не стало. Говорили, что это дезертир. Родители отказали девушке и приняли другую, которую звали Ганя. Эта была девушка лет тринадцати. Нам она понравилась.

      Если по поводу того, кто спас Россию в 1941-м, можно еще поспорить – Сталин? Жуков? Рокоссовский? Конев? Говоров? – то на вопрос: чему Россия обязана спасением от голода, ответ может быть такой – картошке!

      Во время войны голод, если не всегда, то почти всегда, укрощался картошкой. Ее жарили, варили, парили. Из нее делали крахмал, оладьи, ее ели в мундире и без, разваристую и мороженую, рассыпчатую и водянистую… Временами ее было много, временами ее не хватало. И тогда приходил страх – выживем или нет.

      Во время войны и после войны было много нищих. И они просили: «дайте кусок хлеба или картошечку.»

      Я не знаю, есть ли памятник картошке. Но он должен быть в каждом российском поселении. Мы жили и победили благодаря картошке. Она заслужила памятник.

      В садике мы спали на парусиновых раскладушках. Просыпались от зычного голоса Левитана «От советского информбюро… советские войска оставили город…»

      Некоторые эшелоны с Запада делали остановки в Шале. Из них выгружали больных и иногда мертвых детей. Про эти эшелоны говорили: «Из Ленинграда». Для детей, эвакуированных из Ленинграда, был открыт детский дом.